ИРОНИЯ

ирония тамасхур, истеҳзо, ҳазл

Смотреть больше слов в «Русско-таджикском словаре»

ИРРАЦИОНАЛИЗМ →← ИРОНИЧНЫЙ

Смотреть что такое ИРОНИЯ в других словарях:

ИРОНИЯ

оборот речи, основанный на способе мышления, противоположном идеализации, которая видит действительный мир в свете идеи (в субъективной окраске). И. см... смотреть

ИРОНИЯ

(от греч. eirоnе́ia, буквально — притворство)        1) в стилистике — выражающее насмешку или лукавство иносказание, когда слово или высказывание обре... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ, -и, ж. Тонкая, скрытая насмешка. Я. судьбы, (перен.: страннаяслучайность). * По алой иронии - как будто в насмешку. II прил. иронический,-ая, -ое.... смотреть

ИРОНИЯ

ирония 1. ж. Тонкая насмешка, прикрытая серьезной формой выражения или внешне положительной оценкой. 2. ж. Стилистический прием контраста видимого и скрытого смысла высказывания, создающий эффект насмешки (в литературоведении).<br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

ирония ж.irony злая ирония — biting irony ♢ ирония судьбы — irony of fate, twist of fate

ИРОНИЯ

ирония См. насмешка... Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений.- под. ред. Н. Абрамова, М.: Русские словари,1999. ирония сарказм, колючесть, притворство, насмешка, издевка, осмеяние, ироничность, самоирония, насмешливость, стеб Словарь русских синонимов. ирония ироничность см. также насмешливость Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. — М.: Русский язык.З. Е. Александрова.2011. ирония сущ. 1. • сарказм 2. • насмешливость • ироничность • сарказм • язвительность Словарь русских синонимов. Контекст 5.0 — Информатик.2012. ирония сущ., кол-во синонимов: 16 • автоирония (1) • гонево (5) • издевка (18) • ироничность (7) • колючесть (12) • насмешка (35) • насмешливость (17) • осмеяние (13) • притворство (35) • самоирония (2) • сарказм (9) • стеб (20) • тонкая, скрытая насмешка (1) • троп (15) • хариентизм (1) • юмор (32) Словарь синонимов ASIS.В.Н. Тришин.2013. . Синонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая, скрытая насмешка, троп, хариентизм, юмор... смотреть

ИРОНИЯ

Ирония — оборот речи, основанный на способе мышления, противоположном идеализации, которая видит действительный мир в свете идеи (в субъективной окраске). И. смотрит на вещи с той стороны, с которой они представляются нам в отрицательных чертах, не соответствующих тому, что по внутреннему субъективному идеалу они должны были бы представлять; ироническое выражение подчеркивает несоответствие кажущегося с действительно существующим, прилагая к первому определения (эпитеты) последнего. Само слово И. — греческое, собственно означающее "притворство", — получило нынешнее свое значение благодаря Сократу, часто пользовавшемуся И. для уличения собеседника (И. Сократа, είρωνεία Σωκράτους). По способу пользования И. можно отличать И. наивно-добродушную, какую мы находим в иных хорах Аристофана, в речах некоторых женских персонажей Шекспира и в большинстве случаев у Сократа. Другой вид И. — злостный, не брезгающий никакими средствами, к которому во франц. языке применяется термин pe r siflage; такая И. встречается, напр., в "Разговорах богов" Лукиана, местами у Вольтера и у Гейне. Гегель порицал И., как миросозерцание, порожденное произволом и тщеславием субъективного <i>я</i>. Особый культ И. проповедовал Фр. Шлегель, который видел в ней подъем гениального индивидуума над пошлым.<br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ (греческое eironeia — притворство) — явно-притворное изображение отрицательного явления в положительном виде, чтобы путем доведения до а... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ         (от греч. , букв.— притворство), филос.-эстетич. категория, характеризующая процессы отрицания, расхождения намерения и результата, з... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ (греческое eironeia - притворство) - явно-притворное изображение отрицательного явления в положительном виде, чтобы путем доведения до абсурда самой возможности положительной оценки осмеять и дискредитировать данное явление, обратить внимание на тот его недостаток, к-рый в ироническом изображении заменяется соответствующим достоинством.<p class="tab">Подчеркнутость притворного тона - необходимое условие для осуществления И. Поэтому имя «Эвмениды» (буквально - «милостивые»), дававшееся древними греками неумолимым богиням-мстительницам Эринниям, при явном, прямом противоречии с действительностью (какой, разумеется, действительность эта представлялась говорящему) не может быть сочтено за ироническое, но лишь за евфемическое (см. Евфемизм): в интересы говорящего, трепещущего перед «милостивыми богинями», не входило конечно подчеркивать свой притворный тон и прибегать к насмешке. Аналогичен и смысл имени «Парки» (буквально - «щадящие»), присвоенного у римлян беспощадным богиням судьбы. Но те же имена могут приобрести ироническую функцию, если диаметральная противоположность утверждаемого и действительного будет дана в обнаженном, намеренно подчеркнутом виде, так, чтобы говорящий демонстрировал свое притворство. Это условие достигается либо при помощи всего контекста, подсказывающего именно ироническое, а не буквальное понимание того или иного отрывка, либо хотя бы лишь при помощи особой иронической интонации. В письменной речи на такую интонацию могут указывать кавычки.</p><p class="tab">Изображая отрицательное явление в положительном виде, И. противопоставляет так. обр. то, что должно быть, - тому, что есть, осмеивает данное с точки зрения должного. В этой функции И. - ее сходство с юмором, тоже подобно И. вскрывающим недостатки различных явлений, сопоставляя два плана - данного и должного. Подобно И. и в юморе основанием, сигналом для сопоставления двух планов - данного и должного - служит откровенно, подчеркнуто демонстрируемое притворство говорящего, как бы предупреждающего, что его слов нельзя понимать всерьез. Однако если И. притворно изображает должное в качестве данного, то юмор, наоборот, притворно изображает данное в качестве должного. Юмор гоголевских повестей и поэмы «Мертвые души» осуществляется именно через притворно-серьезный тон рассказчика, якобы наивно приемлющего все нелепости и недостатки изображаемой жизни, якобы рассматривающего изображаемую жизнь глазами своих героев. И в И. и в юморе даются два отношения автора к изображаемому: одно притворное, другое - подлинное, и в И. и в юморе интонация противополагается буквальному смыслу высказывания, но в И. интонация несет в себе подлинное дискредитирующее отношение, в юморе - притворное уважительное отношение.</p><p class="tab">Различимые теоретически, И. и юмор часто переходят друг в друга и до неразличимости переплетаются в художественной практике, чему способствует не только наличие общих элементов, общность функций, но и общая интеллектуалистическая природа этих двух методов художественного дискредитирования: игра со смысловыми контрастами, противопоставление логически противоположных понятий требуют четкости мысли в процессе своего создания и к ней же апеллируют в процессе читательского восприятия.</p><p class="tab">Ведя к дискредитированию явления, т. е. выражая акт оценки, юмор лишь подсказывает эту оценку при помощи группировки фактов, заставляет факты говорить за себя, - И. же высказывает оценку, передает в интонации отношение говорящего.</p><p class="tab">Принято отличать еще особый вид И. - сарказм, к-рый обычно характеризуется как злая И. Однако определение «злая И.» требует уточнения. И. может быть названа злой и в зависимости от своей меткости и в зависимости от проявляемого в интонации отношения говорящего. Точнее поэтому будет определить сарказм как И., выражающую страстно-отрицательное, негодующее отношение к чему-либо. Саркастически звучат полные социального негодования и морального возмущения монологи Чацкого.</p><p class="tab">Т. к. И. рассматривает явления с точки зрения должного, а представление о должном не есть величина постоянная, но вырастает из социальных условий, выражает собой классовое сознание, то ряд слов и выражений может терять или приобретать иронический смысл при перемещении в иную социальную среду, в иной идеологический контекст. Такова судьба эпитетов «либеральный» и «демократический», выражающих претензии буржуазных политических партий на свободолюбие (в слове «либеральный») и на защиту народных интересов (в слове «демократический», что означает буквально «народоправствующий»). Эпитеты эти в устах революционного пролетариата приобретают иронический смысл, основанный на совершенно ином представлении и о свободе и о народных интересах. На игре двумя смыслами слова «демократический», точнее - двумя точками зрения на подлинный смысл этого слова, - основана И. в словах А. Франса: «Народ не настолько богат, чтобы позволить себе роскошь иметь демократический образ правления», где всем контекстом подчеркивается контраст между буквальным смыслом эпитета, окружающим демократическое правительство ореолом народной власти, и тем реальным смыслом, какой это слово приобрело в социальной практике буржуазных республик, контраст между маской и подлинным лицом политических партий.</p><p class="tab">И. не только подчеркивает недостатки, т. е. служит целям дискредитирования, но также обладает возможностью высмеивать, разоблачать неосновательные претензии, придавая самим этим претензиям иронический смысл, как бы заставляя высмеиваемое явление иронизировать само над собой.</p><p class="tab">Естественно поэтому, что с древних времен и до наших дней И. выполняет по преимуществу полемическую функцию, служит одним из излюбленных средств в борьбе на идеологическом фронте. Одним из ранних проявлений И. как метода идеологической борьбы служит так наз. «ирония Сократа» - особый прием, к-рым пользовался Сократ в диалектических целях; прием состоял в том, что философ, желая доказать какое-либо свое положение, умышленно становился на точку зрения своего противника и путем ряда якобы наивных вопросов доводил принятую точку зрения до абсурда. Однако, анализируя отдельные примеры «сократической И.», приводимые в диалогах Платона, следует строго различать, когда в примерах сократической И. принятие чужого, неприемлемого для Сократа положения выполняет роль художественного убеждения и когда оно служит лишь целям логического доказательства. В последнем случае мы не в праве усматривать И., как не в праве ее усматривать в евклидовых теоремах, построенных на доказательстве от противного, ибо логически сделанное допущение не есть еще психологически разыгранная уверенность.</p><p class="tab">Однако проявляемая в «сократической И.» связь с логическим доказательством не случайна. Логическая аргументация если и не исчерпывает собой всех необходимых предпосылок И., то во всяком случае может играть существенную роль при достижении иронического эффекта, подготовляя читателя или слушателя к осознанию нелепости того или иного положения.</p><p class="tab">И. как полемический прием была уже хорошо известна греческим риторам и римским ораторам. И. - испытанное орудие современных публицистов. В зависимости от серьезности задач, какие ставит себе полемика, И. может приобретать большую или меньшую идеологическую углубленность, то замещая собой всякую иную логическую аргументацию, служа непосредственным выражением враждебности, то лишь венчая логическую аргументацию в качестве стилистического заострения. В последнем применении мы находим И. напр. в «Анти-Дюринге» Энгельса и в ленинском «Материализме и эмпириокритицизме»: оба автора высмеивают своих противников с напряженнейшей полемической страстью, и вместе с тем их книги служат не только документами идеологической полемики, но и основополагающими трудами по теории диалектического материализма. Логическая аргументация придает здесь И. и более углубленный идеологический смысл, и более заостренное стилистическое оформление: в качестве материала для И. служат подлинные слова осмеиваемых противников и широковещательная терминология, настолько уже дискредитированная рядом логических возражений, что она может звучать для читателя только лишь иронически. Едкой иронией насыщено «Святое семейство» Маркса и Энгельса, полон уничтожающего сарказма «Коммунистический манифест».</p><p class="tab">В своем стилистическом осуществлении И. пользуется целым рядом форм, охватывающих самый разнообразный по объему и характеру материал, - то локализирующихся в отдельном слове, то проникающих все произведение в целом.</p><p class="tab">Из форм, к-рыми пользуется И., самой распространенной и самой элементарной представляется антифраза - употребление слова в значении, прямо противоположном его обычному смыслу («Хорош, нечего сказать»). В крыловском «а философ - без огурцов» насмешка сосредоточивается на звании философа, любителя мудрости, мудреца, спасовавшего перед здравым смыслом крестьянина, но здесь нет антифразы, ибо звание философа не оспаривается за объектом И., высмеиваются лишь претензии такого рода философии на мудрость, на знание жизни, следовательно слово «философ» употреблено здесь одновременно и в прямом своем смысле, правильно обозначая человека, занимающегося философией, и в смысле ироническом - так. обр. дается как бы частичная антифраза, относящаяся лишь к некоторым признакам выражаемого этим словом понятия. Контраст между данным и должным может быть еще больше подчеркнут при помощи гиперболы, доводящей иронически утверждаемое явление до в высшей степени преувеличенных, с целью большей выразительности, размеров: так, вместо того чтобы маленький предмет иронически назвать большим, его называют огромным, гигантским, колоссальным. Все указанные только что формы И. обладают тем общим признаком, что они основываются на особом словоупотреблении, касаются словесной семантики, построены на игре смыслов отдельных слов и выражений, т. е. дают ироническое называние предмета. Однако называние предмета - лишь элементарнейший способ изображения, так сказать, минимальное изображение. Поэтому И. может проявиться не только в словесном обозначении предмета, но и в характере его показа, даже при отсутствии иронического словоупотребления в обрисовке характера, в ситуации. Так, слова Хлестакова о посланных за ним из департамента тридцати пяти тысячах курьеров произносятся им конечно не иронически, но вся ситуация, созданная этими словами, развертывается Гоголем как ироническая. Простейший вид такой объективированной И. заключается в инсценировке иронического суждения: она вкладывается в уста действующего лица и произносится им в своем первоначальном, прямом неироническом смысле, а ироническое отношение автора вытекает из всего контекста. Так построена И. в приписываемой Пушкину эпиграмме:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«Сказал деспот: Мои сыны,</p><p class="tab">Законы будут вам даны,</p><p class="tab">Я возвращу вам дни златые</p><p class="tab">Благословенной тишины .</p><p class="tab">И обновленная Россия</p><p class="tab">Надела с выпушкой штаны».</p><p class="tab">Для того, чтобы объективироваться в ситуации, в обрисовке характера и т. п., И. требует прежде всего объективации авторского отношения к изображаемому. Это авторское отношение, иронический тон может быть иногда с необходимостью выведен из сообщенных автором особенностей изображаемого, не допускающих иного толкования, кроме иронического. Сообщенные Гоголем сведения не допускают никакой другой трактовки, кроме иронической, по отношению к рассказам Хлестакова об его петербургских успехах. Таким же способом подсказать ироническое отношение к явлению служат карикатура, гротеск и т. п. К гротеску как к излюбленной форме своей злой, беспощадной, издевающейся иронии прибегает знаменитый английский сатирик XVIII века - Свифт. Особую законченность и выразительность гротескная И. Свифта приобрела в его «Путешествиях Гулливера», аллегорическом памфлете, в котором высмеиваются все устои тогдашнего общества.</p><p class="tab">И. может возникать и из столкновения ситуации с языком, в к-ром автор эту ситуацию развертывает, напр. при стилизации авторской речи под высокий торжественный слог. В этой роли выступают словарные и синтаксические архаизмы у Щедрина, в этой роли они вошли и в нашу публицистическую традицию. Таким же орудием иронической стилизации может послужить и самый ритм стихотворения, напр. в пушкинском двустишии по поводу русского перевода «Илиады»:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«Крив был Гнедич-поэт, прелагатель слепого Гомера, -</p><p class="tab">Боком одним с образцом схож и его перевод»,</p><p class="tab">где иронически проводимая параллель между Гнедичем и Гомером подчеркивается применением античного ритма - элегического дистиха. В указанных приемах иронической стилизации можно обнаружить уже зачатки пародии. Не только эпизодическое пародирование стиля, но и пародия как лит-ый жанр может целиком выполнять ироническую функцию. Так, ироничен весь замысел «Дон-Кихота». Характерно, что эпохи расцвета И. совпадают с эпохами расцвета пародии - дискредитирование изжившей себя классовой идеологии совпадает с деканонизацией изживших себя форм классового искусства.</p><p class="tab">Определяемая в социально-художественной своей целеустремленности тенденцией дискредитировать - разоблачить и изобличить изображаемое явление и осуществляя ее через приведение к абсурду, подчеркивание нелепости, игру противоречиями и несуразностями, И., естественно, находит особенно широкое применение в двух жанрах:</p><p class="tab">1. сатире, - жанре, использующем прием иронического дискредитирования как один из самых острых приемов идеологической борьбы, и</p><p class="tab">2. комедии, использующей для создания комического положения, для возбуждения смеха заключенную в И. игру противоречиями и несуразностями.</p><p class="tab">Комбинирует изобличительные и комические возможности И. в особенности так наз. комедия высокого стиля, иначе сатирическая комедия, а также комедия бытовая.</p><p class="tab">Пример полновесного использования комедийных возможностей И. находим в творчестве Аристофана, крупнейшего мастера сатирической, по преимуществу политической, комедии в древнегреческой лит-ре. Так, в комедии-памфлете «Всадник» под видом старика Демоса изображается афинский народ, иронически высмеиваемый с точки зрения консервативной идеологии Аристофана, сочувствовавшего земельной аристократии. В комедии «Облака» иронически изображается увлечение релятивистической философией софистов, в к-рых Аристофан не мог не видеть своих идеологических противников. В XVII в., в произведениях Мольера, И. как прием комедийного творчества, развиваясь по линии сатирической борьбы, приобретает вместе с тем в небывалой до Мольера степени конкретно-бытовой характер. Наиболее острое применение И. дает мольеровский «Тартюф», где ироничны не только отдельные фразы или ситуации, по и самый замысел, связанный с разоблачением лицемера-ханжи, где средством иронического изображения служат и лицемерие мнимого святоши и безнадежная наивность уверовавших в него недалеких буржуа. В наши дни у Б. Шоу мы встречаемся с примером применения И. во всем разнообразии ее комедийных возможностей: и по линии сатирической комедии, и по линии комедии бытовой, и по линии комедии положений.</p><p class="tab">Комического эффекта И., разумеется, может достигать не только в комедии, но и в повествовательных и в лирических жанрах.</p><p class="tab">И вместе с тем, давая так часто повод к комическому использованию, ироническое изображение, в котором предмет 1. представляется в нелепом виде и 2. дискредитируется, может быть использовано и для достижения прямо противоположного эффекта, точнее - и этим снимается возникшее на первый взгляд противоречие - 1. комический эффект иронии может способствовать повышению серьезности тона, 2. осуществляемое в иронии дискредитирорание может, в конечном счете, создать повышение симпатии к предмету иронизирования. Действительно, в так наз. трагической иронии мы встречаемся с образцом того, как нелепость, несуразность, противоречивость ситуации содействует повышению трагического эффекта: Эдип трагедии Софокла, совершивший двойной грех отцеубийства и кровосмешения и, не зная о своем преступлении, отдающий приказ покарать преступника (т. е. самого себя), мог бы быть смешон в ином контексте, но в том трагическом плане, какой внушается всем произведением, эта нелепая, ироническая ситуация еще повышает жалость и сострадание к трагическому герою. На аналогичном же отраженном, вторичном эффекте И. покоится и лирическая ирония Гейне, особенно своеобразно сказавшаяся в его знаменитых концовках, где неожиданная насмешка поэта над самим собою или над своим чувством создает своеобразное впечатление нервности тона, стыдливости сердца, не смеющего себя обнаружить и прикрывающегося наигранным цинизмом, наигранной трезвостью. Традицию Гейне в этом отношении продолжает в русской литературе А. Блок (особенно в лирических драмах «Балаганчик» и «Незнакомка»).</p><p class="tab">Если отдельные проявления иронического творчества встречаются в большей или меньшей степени у всех почти писателей, во все эпохи, то И. как начало, определяющее не только стиль отдельной фразы, отрывка, но и структуру всего произведения, стиль писателя в целом, - И. как начало стилеопределяющее расцветает в эпохи социально-экономических кризисов, является показателем сопровождающего подобные кризисы крушения классовой идеологии.</p><p class="tab">Недаром II в. христ. эры представлен в римской лит-ре творчеством Апулея, в греческой - произведениями Лукиана. Эпоха упадка Римской империи, один из глубочайших социально-экономических кризисов, какие когда-либо знало человечество, сопровождалась для тогдашней интеллигенции кризисом, даже крахом миросозерцания, явно выраженной упадочной психоидеологией. Изживший себя античный социально-экономический строй и обусловленное им общественное сознание давали материал для И., объективный повод к ироническому воспроизведению и соответствующие психологические, субъективные предпосылки (поскольку такая эпоха рождала разочарование и недоверие к жизненным ценностям). Так, в «Золотом осле» ирония Апулея направлена на увлечение его современников магией, на шарлатанство жрецов, на болезненную мечтательность и суеверие, на моральное разложение, но в построении этой иронически данной картины современности и сам автор проявил себя как продукт упадочной эпохи, его ирония проявляется в гротескной форме, дает то сочетание действительности и фантастики, к к-рому так любят прибегать художники отмирающих, разлагающихся классов. Та же непрочность, двойственность художественного мировосприятия, те же разочарованность и недоверчивое отношение к жизни сказываются в творчестве греческого софиста Лукиана. Лукиан охотно пользуется гротеском. Характерно, что в повести Лукиана «Лукий или осел» разработана та же тема, что и в «Золотом осле» Апулея.</p><p class="tab">И. может рождаться изнутри разлагающейся психоидеологии, И. может быть направлена на психоидеологию изжившего себя класса также извне - со стороны призванного сменить его нарождающегося, крепнущего класса. Не случайно в один из наиболее острых моментов идеологической борьбы между растущим буржуазным гуманизмом и отжившей, но еще цепко хватающейся за жизнь феодальной схоластикой И. определяет собой структуру двух замечательных памфлетов - «Похвалы глупости» Эразма Роттердамского и «Писем темных людей», - обнаруживая всю силу своей полемической природы. Если иронию Лукиана и Апулея можно назвать иронией саморазложения, то И. гуманистов можно назвать воинствующей. Так же далека от настроений упадочничества ирония Бокаччо, развенчивающего в своем «Декамероне» христианский аскетизм. Иронизируя над аскетизмом и его проповедниками, Бокаччо развенчивал обветшавший идеал феодального общества с точки зрения своего молодого класса, выражал классовые интересы городской республиканской буржуазии.</p><p class="tab">Законченный образец воинствующей, боевой И. находим в творчестве Вольтера, остающегося публицистом даже в своих художественных произведениях. Ироническая насмешка Вольтера выражает собой точку зрения нового «просветительного» миросозерцания, психоидеологию высших слоев растущего буржуазного общества, выдвигая взамен ненавистного Вольтеру самодержавного деспотизма идею просвещенной монархии, опирающейся на буржуазную интеллигенцию, а взамен не раз подвергавшегося его саркастическим насмешкам церковного учения - идею деизма. Как И. воинствующая, так и И. саморазложения - проявление классовой психоидеологии.</p><p class="tab">Так наз. «романтическая ирония» в понимании самих романтиков (Фр. Шлегель) служит для гения, для свободного духа средством возвыситься над всеми условностями жизни, воспринять относительность всех ценностей, постоянно возвышаться над самим собой и над собственной своей деятельностью, не связывать себя никаким законом, никакой нормой, свободно парить над жизнью, воспринимая ее как объект для своей творческой игры. Так. обр. И. романтиков - одно из проявлений основной романтической концепции мира, к-рая утверждает за реальным бытием лишь неустойчивое равновесие, т. к. центр тяжести перемещается за пределы реального. Однако подобно всей романтической концепции мира в целом и И. романтиков в качестве одного из ее проявлений неизбежно находит свое социологическое объяснение, несмотря на тенденцию, вернее - именно благодаря тенденции, уйти не только от социальной борьбы, но и вообще от реального мира: сама тенденция эта была лишь результатом классовых сдвигов и идеологических крушений, последовавших за Великой французской революцией.</p><p class="tab">Однако говорить о связи И. с эпохами идеологического разложения того или иного экономически деградирующего класса, с изживанием или сменой классовой идеологии можно лишь в том случае, когда И. не встречается в виде обособленного приема, не играет подсобной эпизодической роли, а характерна для стиля писателя, художественной структуры произведения.</p><p class="tab">Наибольшего развития в качестве стилеобразующего начала, в качестве основного метода художественного воссоздания мира, И. в наши дни достигла в творчестве Анатоля Франса. При не раз отмечаемом сходстве между методами иронического изображения Франса и Вольтера, при несомненных подражаниях Вольтеру и даже прямых, иногда дословных, заимствованиях природа франсовской иронии в социально-идеологических корнях своих совершенно иная, чем природа иронии вольтеровской. В И. Вольтера чувствуется пафос просветителя, в И. Франса этого пафоса нет. И. Франса выражает безысходно-скептическое восприятие действительности, отрицание дискредитировавшей себя буржуазной культуры, но она не может противопоставить иронически развенчиваемой действительности никаких других представлений, других идеологических ценностей, для писателя бесспорных. Так. обр. И. Франса по социально-идеологической природе своей не может быть воинствующей. Боевой характер она принимает только тогда, когда касается проявлений церковного, философского или политического догматизма, т. е. всего того, что враждебно ее скептической природе. Естественно, что И. Франса обнаруживает постоянное тяготение к парадоксу (см.), безответственно сталкивающему две точки зрения, ведущему к дискредитированию их обеих. Недаром и советский читатель воспринимает в А. Франсе лишь подрывную силу его злой и меткой критики, направленной на старое, но не спрашивает у него путей к новому.</p><p class="tab">И. как коренной стилеобразующий признак, как основа всего художественного мировосприятия и мировоссоздания может быть и чужда молодым, жизнеспособным социальным группам. Так, в советской лит-ре наиболее яркие образы иронического творчества были даны И. Эренбургом, выразителем явно упадочнической психоидеологии.</p><p class="tab"></p><p class="tab"><span><b>Библиография:</b></span></p><p class="tab">Бэн, Стилистика и теория устной и письменной речи, перев. Грузинского, изд. К. Т. Солдатенкова, М., 1886; Потебня А., Из записок по теории словесности, Харьков, 1905 (отдел «Тропы и фигуры»); Бергсон Анри, Собр. сочин., т. V, изд. Семенова, П., 1914 (этюд «Смех»); Слонимский Л., Техника комического у Гоголя, Л., 1923; Bohtz A. W., Das Komische, 1844; Piechowski I., De ironia Iliadig, 1856; Schasler, Das Reich der Ironie, 1879; Lipps, Komik und Humor, Hamburg und Lpz., 1898; Kierkegaard S. A., Om begrebet ironi, Vaerker, В. В., 1906; Paulhan, La morale de l’ironie, 1909; Bruggemann F., Die Ironie als entwicklungsgeschichtlicher Moment, 1909; Volkelt, System der asthetik, 1910; Pulver Max, Romantische Ironie und romantische Komodie, 1912; Sander Erich K. H., Ironie als kunstlerisches Element, «Die Literatur», 1925, abr.; Walzel O., Deutsche Romantik; Thomson A. K., Irony, an historical introduction, London, 1926. См. также общие сочинения по эстетике, напр. Фишера («asthetik», 1896) и др. В курсах поэтики ирония обычно рассматривается лишь как стилистическая фигура. </p>... смотреть

ИРОНИЯ

[греческое eironeia — притворство]— явно-притворное изображение отрицательного явления в положительном виде, чтобы путем доведения до абсурда самой возможности положительной оценки  осмеять и дискредитировать данное явление, обратить внимание на тот его недостаток, к-рый в ироническом изображении заменяется соответствующим достоинством. Подчеркнутость притворного тона — необходимое условие для осуществления И. Поэтому имя «Эвмениды» (буквально — «милостивые»), дававшееся древними греками неумолимым богиням-мстительницам Эринниям, при явном, прямом противоречии с действительностью (какой, разумеется, действительность эта представлялась говорящему) не может быть сочтено за ироническое, но лишь за евфемическое (см. «Евфемизм»): в интересы говорящего, трепещущего перед «милостивыми богинями», не входило конечно подчеркивать свой притворный тон и прибегать к насмешке. Аналогичен и смысл имени «Парки» (буквально — «щадящие»), присвоенного у римлян беспощадным богиням судьбы. Но те же имена могут приобрести ироническую функцию, если диаметральная противоположность утверждаемого и действительного будет дана в обнаженном, намеренно подчеркнутом виде, так, чтобы говорящий демонстрировал свое притворство. Это условие достигается либо при помощи всего контекста, подсказывающего именно ироническое, а не буквальное понимание того или иного отрывка, либо хотя бы лишь при помощи особой иронической интонации. В письменной речи на такую интонацию могут указывать кавычки. Изображая отрицательное явление в положительном виде, И. противопоставляет так. обр. то, что должно быть, — тому, что есть, осмеивает данное с точки зрения должного. В этой функции И. — ее сходство с юмором, тоже подобно И. вскрывающим недостатки различных явлений, сопоставляя два плана — данного и должного. Подобно И. и в юморе основанием, сигналом для сопоставления двух планов — данного и должного — служит откровенно, подчеркнуто демонстрируемое притворство говорящего, как бы предупреждающего, что его слов нельзя понимать всерьез. Однако если И. притворно изображает должное в качестве данного, то юмор, наоборот, притворно изображает данное в качестве должного. Юмор гоголевских повестей и поэмы «Мертвые души» осуществляется именно через притворно-серьезный тон рассказчика, якобы наивно приемлющего все нелепости и недостатки изображаемой жизни, якобы рассматривающего изображаемую жизнь глазами своих героев. И в И. и в юморе даются два отношения автора к изображаемому: одно притворное, другое — подлинное, и в И. и в юморе интонация противополагается буквальному смыслу высказывания, но в И. интонация несет в себе подлинное дискредитирующее отношение, в юморе — притворное уважительное отношение. Различимые теоретически, И. и юмор часто переходят друг в друга и до неразличимости переплетаются в художественной  практике, чему способствует не только наличие общих элементов, общность функций, но и общая интеллектуалистическая природа этих двух методов художественного дискредитирования: игра со смысловыми контрастами, противопоставление логически противоположных понятий требуют четкости мысли в процессе своего создания и к ней же апеллируют в процессе читательского восприятия. Ведя к дискредитированию явления, т. е. выражая акт оценки, юмор лишь подсказывает эту оценку при помощи группировки фактов, заставляет факты говорить за себя, — И. же высказывает оценку, передает в интонации отношение говорящего. Принято отличать еще особый вид И. — сарказм, к-рый обычно характеризуется как злая И. Однако определение «злая И.» требует уточнения. И. может быть названа злой и в зависимости от своей меткости и в зависимости от проявляемого в интонации отношения говорящего. Точнее поэтому будет определить сарказм как И., выражающую страстно-отрицательное, негодующее отношение к чему-либо. Саркастически звучат полные социального негодования и морального возмущения монологи Чацкого. Т. к. И. рассматривает явления с точки зрения должного, а представление о должном не есть величина постоянная, но вырастает из социальных условий, выражает собой классовое сознание, то ряд слов и выражений может терять или приобретать иронический смысл при перемещении в иную социальную среду, в иной идеологический контекст. Такова судьба эпитетов «либеральный» и «демократический», выражающих претензии буржуазных политических партий на свободолюбие (в слове «либеральный») и на защиту народных интересов (в слове «демократический», что означает буквально «народоправствующий»). Эпитеты эти в устах революционного пролетариата приобретают иронический смысл, основанный на совершенно ином представлении и о свободе и о народных интересах. На игре двумя смыслами слова «демократический», точнее — двумя точками зрения на подлинный смысл этого слова, — основана И. в словах А. Франса: «Народ не настолько богат, чтобы позволить себе роскошь иметь демократический образ правления», где всем контекстом подчеркивается контраст между буквальным смыслом эпитета, окружающим демократическое правительство ореолом народной власти, и тем реальным смыслом, какой это слово приобрело в социальной практике буржуазных республик, контраст между маской и подлинным лицом политических партий. И. не только подчеркивает недостатки, т. е. служит целям дискредитирования, но также обладает возможностью высмеивать, разоблачать неосновательные претензии, придавая самим этим претензиям иронический смысл, как бы заставляя высмеиваемое явление иронизировать само над собой.  Естественно поэтому, что с древних времен и до наших дней И. выполняет по преимуществу полемическую функцию, служит одним из излюбленных средств в борьбе на идеологическом фронте. Одним из ранних проявлений И. как метода идеологической борьбы служит так наз. «ирония Сократа» — особый прием, к-рым пользовался Сократ в диалектических целях; прием состоял в том, что философ, желая доказать какое-либо свое положение, умышленно становился на точку зрения своего противника и путем ряда якобы наивных вопросов доводил принятую точку зрения до абсурда. Однако, анализируя отдельные примеры «сократической И.», приводимые в диалогах Платона, следует строго различать, когда в примерах сократической И. принятие чужого, неприемлемого для Сократа положения выполняет роль художественного убеждения и когда оно служит лишь целям логического доказательства. В последнем случае мы не в праве усматривать И., как не в праве ее усматривать в евклидовых теоремах, построенных на доказательстве от противного, ибо логически сделанное допущение не есть еще психологически разыгранная уверенность. Однако проявляемая в «сократической И.» связь с логическим доказательством не случайна. Логическая аргументация если и не исчерпывает собой всех необходимых предпосылок И., то во всяком случае может играть существенную роль при достижении иронического эффекта, подготовляя читателя или слушателя к осознанию нелепости того или иного положения. И. как полемический прием была уже хорошо известна греческим риторам и римским ораторам. И. — испытанное орудие современных публицистов. В зависимости от серьезности задач, какие ставит себе полемика, И. может приобретать большую или меньшую идеологическую углубленность, то замещая собой всякую иную логическую аргументацию, служа непосредственным выражением враждебности, то лишь венчая логическую аргументацию в качестве стилистического заострения. В последнем применении мы находим И. напр. в «Анти-Дюринге» Энгельса и в ленинском «Материализме и эмпириокритицизме»: оба автора высмеивают своих противников с напряженнейшей полемической страстью, и вместе с тем их книги служат не только документами идеологической полемики, но и основополагающими трудами по теории диалектического материализма. Логическая аргументация придает здесь И. и более углубленный идеологический смысл, и более заостренное стилистическое оформление: в качестве материала для И. служат подлинные слова осмеиваемых противников и широковещательная терминология, настолько уже дискредитированная рядом логических возражений, что она может звучать для читателя только лишь иронически. Едкой иронией насыщено «Святое  семейство» Маркса и Энгельса, полон уничтожающего сарказма «Коммунистический манифест». В своем стилистическом осуществлении И. пользуется целым рядом форм, охватывающих самый разнообразный по объему и характеру материал, — то локализирующихся в отдельном слове, то проникающих все произведение в целом. Из форм, к-рыми пользуется И., самой распространенной и самой элементарной представляется антифраза — употребление слова в значении, прямо противоположном его обычному смыслу («Хорош, нечего сказать»). В крыловском «а философ — без огурцов» насмешка сосредоточивается на звании философа, любителя мудрости, мудреца, спасовавшего перед здравым смыслом крестьянина, но здесь нет антифразы, ибо звание философа не оспаривается за объектом И., высмеиваются лишь претензии такого рода философии на мудрость, на знание жизни, следовательно слово «философ» употреблено здесь одновременно и в прямом своем смысле, правильно обозначая человека, занимающегося философией, и в смысле ироническом — так. обр. дается как бы частичная антифраза, относящаяся лишь к некоторым признакам выражаемого этим словом понятия. Контраст между данным и должным может быть еще больше подчеркнут при помощи гиперболы, доводящей иронически утверждаемое явление до в высшей степени преувеличенных, с целью большей выразительности, размеров: так, вместо того чтобы маленький предмет иронически назвать большим, его называют огромным, гигантским, колоссальным. Все указанные только что формы И. обладают тем общим признаком, что они основываются на особом словоупотреблении, касаются словесной семантики, построены на игре смыслов отдельных слов и выражений, т. е. дают ироническое называние предмета. Однако называние предмета — лишь элементарнейший способ изображения, так сказать, минимальное изображение. Поэтому И. может проявиться не только в словесном обозначении предмета, но и в характере его показа, даже при отсутствии иронического словоупотребления в обрисовке характера, в ситуации. Так, слова Хлестакова о посланных за ним из департамента тридцати пяти тысячах курьеров произносятся им конечно не иронически, но вся ситуация, созданная этими словами, развертывается Гоголем как ироническая. Простейший вид такой объективированной И. заключается в инсценировке иронического суждения: она вкладывается в уста действующего лица и произносится им в своем первоначальном, прямом неироническом смысле, а ироническое отношение автора вытекает из всего контекста. Так построена И. в приписываемой Пушкину эпиграмме: «Сказал деспот: „Мои сыны,  Законы будут вам даны,  Я возвращу вам дни златые  Благословенной тишины“.  И обновленная Россия  Надела с выпушкой штаны». Для того, чтобы объективироваться в ситуации, в обрисовке характера и т. п., И. требует прежде всего объективации авторского отношения к изображаемому. Это авторское отношение, иронический тон может быть иногда с необходимостью выведен из сообщенных автором особенностей изображаемого, не допускающих иного толкования, кроме иронического. Сообщенные Гоголем сведения не допускают никакой другой трактовки, кроме иронической, по отношению к рассказам Хлестакова об его петербургских успехах. Таким же способом подсказать ироническое отношение к явлению служат карикатура, гротеск и т. п. К гротеску как к излюбленной форме своей злой, беспощадной, издевающейся иронии прибегает знаменитый английский сатирик XVIII века — Свифт. Особую законченность и выразительность гротескная И. Свифта приобрела в его «Путешествиях Гулливера», аллегорическом памфлете, в котором высмеиваются все устои тогдашнего общества. И. может возникать и из столкновения ситуации с языком, в к-ром автор эту ситуацию развертывает, напр. при стилизации авторской речи под высокий торжественный слог. В этой роли выступают словарные и синтаксические архаизмы у Щедрина, в этой роли они вошли и в нашу публицистическую традицию. Таким же орудием иронической стилизации может послужить и самый ритм стихотворения, напр. в пушкинском двустишии по поводу русского перевода «Илиады»: «Крив был Гнедич-поэт, прелагатель слепого Гомера, —  Боком одним с образцом схож и его перевод», где иронически проводимая параллель между Гнедичем и Гомером подчеркивается применением античного ритма — элегического дистиха. В указанных приемах иронической стилизации можно обнаружить уже зачатки пародии. Не только эпизодическое пародирование стиля, но и пародия как лит-ый жанр может целиком выполнять ироническую функцию. Так, ироничен весь замысел «Дон-Кихота». Характерно, что эпохи расцвета И. совпадают с эпохами расцвета пародии — дискредитирование изжившей себя классовой идеологии совпадает с деканонизацией изживших себя форм классового искусства. Определяемая в социально-художественной своей целеустремленности тенденцией дискредитировать — разоблачить и изобличить изображаемое явление и осуществляя ее через приведение к абсурду, подчеркивание нелепости, игру противоречиями и несуразностями, И., естественно, находит особенно широкое применение в двух жанрах: 1. сатире, — жанре, использующем прием иронического дискредитирования как один из самых острых приемов идеологической борьбы, и 2. комедии, использующей для  создания комического положения, для возбуждения смеха заключенную в И. игру противоречиями и несуразностями. Комбинирует изобличительные и комические возможности И. в особенности так наз. комедия высокого стиля, иначе сатирическая комедия, а также комедия бытовая. Пример полновесного использования комедийных возможностей И. находим в творчестве Аристофана, крупнейшего мастера сатирической, по преимуществу политической, комедии в древнегреческой лит-ре. Так, в комедии-памфлете «Всадник» под видом старика Демоса изображается афинский народ, иронически высмеиваемый с точки зрения консервативной идеологии Аристофана, сочувствовавшего земельной аристократии. В комедии «Облака» иронически изображается увлечение релятивистической философией софистов, в к-рых Аристофан не мог не видеть своих идеологических противников. В XVII в., в произведениях Мольера, И. как прием комедийного творчества, развиваясь по линии сатирической борьбы, приобретает вместе с тем в небывалой до Мольера степени конкретно-бытовой характер. Наиболее острое применение И. дает мольеровский «Тартюф», где ироничны не только отдельные фразы или ситуации, по и самый замысел, связанный с разоблачением лицемера-ханжи, где средством иронического изображения служат и лицемерие мнимого святоши и безнадежная наивность уверовавших в него недалеких буржуа. В наши дни у Б. Шоу мы встречаемся с примером применения И. во всем разнообразии ее комедийных возможностей: и по линии сатирической комедии, и по линии комедии бытовой, и по линии комедии положений. Комического эффекта И., разумеется, может достигать не только в комедии, но и в повествовательных и в лирических жанрах. И вместе с тем, давая так часто повод к комическому использованию, ироническое изображение, в котором предмет 1. представляется в нелепом виде и 2. дискредитируется, может быть использовано и для достижения прямо противоположного эффекта, точнее — и этим снимается возникшее на первый взгляд противоречие — 1. комический эффект иронии может способствовать повышению серьезности тона, 2. осуществляемое в иронии дискредитирорание может, в конечном счете, создать повышение симпатии к предмету иронизирования. Действительно, в так наз. трагической иронии мы встречаемся с образцом того, как нелепость, несуразность, противоречивость ситуации содействует повышению трагического эффекта: Эдип трагедии Софокла, совершивший двойной грех отцеубийства и кровосмешения и, не зная о своем преступлении, отдающий приказ покарать преступника (т. е. самого себя), мог бы быть смешон в ином контексте, но в том трагическом плане, какой внушается всем произведением, эта нелепая, ироническая ситуация  еще повышает жалость и сострадание к трагическому герою. На аналогичном же отраженном, вторичном эффекте И. покоится и лирическая ирония Гейне, особенно своеобразно сказавшаяся в его знаменитых концовках, где неожиданная насмешка поэта над самим собою или над своим чувством создает своеобразное впечатление нервности тона, стыдливости сердца, не смеющего себя обнаружить и прикрывающегося наигранным цинизмом, наигранной трезвостью. Традицию Гейне в этом отношении продолжает в русской литературе А. Блок (особенно в лирических драмах «Балаганчик» и «Незнакомка»). Если отдельные проявления иронического творчества встречаются в большей или меньшей степени у всех почти писателей, во все эпохи, то И. как начало, определяющее не только стиль отдельной фразы, отрывка, но и структуру всего произведения, стиль писателя в целом, — И. как начало стилеопределяющее расцветает в эпохи социально-экономических кризисов, является показателем сопровождающего подобные кризисы крушения классовой идеологии. Недаром II в. христ. эры представлен в римской лит-ре творчеством Апулея, в греческой — произведениями Лукиана. Эпоха упадка Римской империи, один из глубочайших социально-экономических кризисов, какие когда-либо знало человечество, сопровождалась для тогдашней интеллигенции кризисом, даже крахом миросозерцания, явно выраженной упадочной психоидеологией. Изживший себя античный социально-экономический строй и обусловленное им общественное сознание давали материал для И., объективный повод к ироническому воспроизведению и соответствующие психологические, субъективные предпосылки (поскольку такая эпоха рождала разочарование и недоверие к жизненным ценностям). Так, в «Золотом осле» ирония Апулея направлена на увлечение его современников магией, на шарлатанство жрецов, на болезненную мечтательность и суеверие, на моральное разложение, но в построении этой иронически данной картины современности и сам автор проявил себя как продукт упадочной эпохи, его ирония проявляется в гротескной форме, дает то сочетание действительности и фантастики, к к-рому так любят прибегать художники отмирающих, разлагающихся классов. Та же непрочность, двойственность художественного мировосприятия, те же разочарованность и недоверчивое отношение к жизни сказываются в творчестве греческого софиста Лукиана. Лукиан охотно пользуется гротеском. Характерно, что в повести Лукиана «Лукий или осел» разработана та же тема, что и в «Золотом осле» Апулея. И. может рождаться изнутри разлагающейся психоидеологии, И. может быть направлена на психоидеологию изжившего себя класса также извне — со стороны призванного сменить его нарождающегося,  крепнущего класса. Не случайно в один из наиболее острых моментов идеологической борьбы между растущим буржуазным гуманизмом и отжившей, но еще цепко хватающейся за жизнь феодальной схоластикой И. определяет собой структуру двух замечательных памфлетов — «Похвалы глупости» Эразма Роттердамского и «Писем темных людей», — обнаруживая всю силу своей полемической природы. Если иронию Лукиана и Апулея можно назвать иронией саморазложения, то И. гуманистов можно назвать воинствующей. Так же далека от настроений упадочничества ирония Бокаччо, развенчивающего в своем «Декамероне» христианский аскетизм. Иронизируя над аскетизмом и его проповедниками, Бокаччо развенчивал обветшавший идеал феодального общества с точки зрения своего молодого класса, выражал классовые интересы городской республиканской буржуазии. Законченный образец воинствующей, боевой И. находим в творчестве Вольтера, остающегося публицистом даже в своих художественных произведениях. Ироническая насмешка Вольтера выражает собой точку зрения нового «просветительного» миросозерцания, психоидеологию высших слоев растущего буржуазного общества, выдвигая взамен ненавистного Вольтеру самодержавного деспотизма идею просвещенной монархии, опирающейся на буржуазную интеллигенцию, а взамен не раз подвергавшегося его саркастическим насмешкам церковного учения — идею деизма. Как И. воинствующая, так и И. саморазложения — проявление классовой психоидеологии. Так наз. «романтическая ирония» в понимании самих романтиков (Фр. Шлегель) служит для гения, для свободного духа средством возвыситься над всеми условностями жизни, воспринять относительность всех ценностей, постоянно возвышаться над самим собой и над собственной своей деятельностью, не связывать себя никаким законом, никакой нормой, свободно парить над жизнью, воспринимая ее как объект для своей творческой игры. Так. обр. И. романтиков — одно из проявлений основной романтической концепции мира, к-рая утверждает за реальным бытием лишь неустойчивое равновесие, т. к. центр тяжести перемещается за пределы реального. Однако подобно всей романтической концепции мира в целом и И. романтиков в качестве одного из ее проявлений неизбежно находит свое социологическое объяснение, несмотря на тенденцию, вернее — именно благодаря тенденции, уйти не только от социальной борьбы, но и вообще от реального мира: сама тенденция эта была лишь результатом классовых сдвигов и идеологических крушений, последовавших за Великой французской революцией. Однако говорить о связи И. с эпохами идеологического разложения того или иного экономически деградирующего класса, с изживанием или сменой классовой идеологии  можно лишь в том случае, когда И. не встречается в виде обособленного приема, не играет подсобной эпизодической роли, а характерна для стиля писателя, художественной структуры произведения. Наибольшего развития в качестве стилеобразующего начала, в качестве основного метода художественного воссоздания мира, И. в наши дни достигла в творчестве Анатоля Франса. При не раз отмечаемом сходстве между методами иронического изображения Франса и Вольтера, при несомненных подражаниях Вольтеру и даже прямых, иногда дословных, заимствованиях природа франсовской иронии в социально-идеологических корнях своих совершенно иная, чем природа иронии вольтеровской. В И. Вольтера чувствуется пафос просветителя, в И. Франса этого пафоса нет. И. Франса выражает безысходно-скептическое восприятие действительности, отрицание дискредитировавшей себя буржуазной культуры, но она не может противопоставить иронически развенчиваемой действительности никаких других представлений, других идеологических ценностей, для писателя бесспорных. Так. обр. И. Франса по социально-идеологической природе своей не может быть воинствующей. Боевой характер она принимает только тогда, когда касается проявлений церковного, философского или политического догматизма, т. е. всего того, что враждебно ее скептической природе. Естественно, что И. Франса обнаруживает постоянное тяготение к парадоксу (см.), безответственно сталкивающему две точки зрения, ведущему к дискредитированию их обеих. Недаром и советский читатель воспринимает в А. Франсе лишь подрывную силу его злой и меткой критики, направленной на старое, но не спрашивает у него путей к новому. И. как коренной стилеобразующий признак, как основа всего художественного мировосприятия и мировоссоздания может быть и чужда молодым, жизнеспособным социальным группам. Так, в советской лит-ре наиболее яркие образы иронического творчества были даны И. Эренбургом, выразителем явно упадочнической психоидеологии. Библиография: Бэн, Стилистика и теория устной и письменной речи, перев. Грузинского, изд. К. Т. Солдатенкова, М., 1886; Потебня А., Из записок по теории словесности, Харьков, 1905 (отдел «Тропы и фигуры»); Бергсон Анри, Собр. сочин., т. V, изд. Семенова, П., 1914 (этюд «Смех»); Слонимский Л., Техника комического у Гоголя, Л., 1923; Bohtz A. W., Das Komische, 1844; Piechowski I., De ironia Iliadig, 1856; Schasler, Das Reich der Ironie, 1879; Lipps, Komik und Humor, Hamburg und Lpz., 1898; Kierkegaard S. A., Om begrebet ironi, Vaerker, В. В., 1906; Paulhan, La morale de l’ironie, 1909; Bruggemann F., Die Ironie als entwicklungsgeschichtlicher Moment, 1909; Volkelt, System der Asthetik, 1910; Pulver Max, Romantische Ironie und romantische Komodie, 1912; Sander Erich K. H., Ironie als kunstlerisches Element, «Die Literatur», 1925, abr.; Walzel O., Deutsche Romantik; Thomson A. K., Irony, an historical introduction, London, 1926. См. также общие сочинения по эстетике, напр. Фишера («Asthetik», 1896, § 202) и др. В курсах поэтики ирония обычно рассматривается лишь как стилистическая фигура. Валентина Дынник... смотреть

ИРОНИЯ

греч. ????????, букв. – притворство) – категория философии и эстетики, обозначающая высказывание или образ иск-ва, обладающие скрытым смыслом, обратным тому, к-рый непосредственно высказывается или выражается. В отличие от сатиры, к-рая не скрывает своего критич. отношения к объекту, И. является видом скрытой насмешки. В ней отрицание происходит в подчеркнуто-утвердит. форме. И. состоит в том, что кто-либо соглашается, доказывает, утверждает за явлением право на существование, но в этом утверждении и выражается отрицат. отношение к объекту. Обладая смыслом, обратным тому, к-рый непосредственно высказывается, И. предполагает творч. активность воспринимающего ее мышления, что было отмечено Фейербахом в кн. "Лекции о сущности религии". Эту мысль Фейербаха с одобрением выписывает Ленин: "...Остроумная манера писать состоит, между прочим, в том, что она предполагает ум также и в читателе, что она высказывает не все, что она предоставляет читателю самому себе сказать об отношениях, условиях и ограничениях, при которых данное положение только и имеет значение и может быть мыслимо" (Соч., т. 38, с. 71). Впервые термин "И." появляется в греч. лит-ре в 5 в. до н. з. В комедиях Аристофана И. употребляется в отрицат. смысле, обозначая "обман", "насмешку", "хитрость" и т.д. В "Осах" (174) Кленослав поступает "ловко" (eironicos), продавая осла, в "Облаках" (448) Стрепсиад называет ироником (eiron) лжеца. Более глубокий смысл И. получает у Платона. По Платону, И. означает не просто обман, но то, что, внешне напоминая обман, по сути дела является глубоким знанием. В диалогах Платона Сократ широко пользуется И. как средством полемики и доказательства истины. Используя И., Сократ принижает свое знание, делает вид, что не имеет никакого представления о предмете спора, поддакивает противнику, а затем, задавая "наивные" вопросы, приводит собеседника к сознанию своего заблуждения. Платон характеризует сократовскую И. как самоунижение человека, к-рый знает, что он не достоин унижения. Ирония Платона – насмешка, скрывающая под видом самоунижения глубокое интеллектуальное и нравств. содержание. Дальнейшее развитие понятия И. содержится у Аристотеля, к-рый рассматривает И. как притворство, означающее прямую противоположность хвастовству. По Аристотелю, притворство в сторону большего есть хвастовство, в сторону меньшего – И., в середине между ними находится истина. Аристотель говорит, что иронист противоположен хвастуну в том отношении, что он приписывает себе меньше фактически наличного, что он свое знание не высказывает, но скрывает. Он высоко оценивает этич. значение И., считая ее одной из самых гл. добродетелей, "величием души", свидетельством бескорыстия и благородства человеч. личности. Послеаристотелевское понимание И. утрачивает свою глубину. И. определяется то как нерешительность и скрытность (Теофраст, "Характеры"), то как хвастовство и высокомерие (Аристон, "Об ослаблении высокомерия"), то как аллегорич. прием ораторской речи (Квинтилиан, "Риторические наставления", IX, 2). В иск-ве И. появляется в переходные историч. периоды. Ирония Лукиана, являясь формой разложения, самокритики антич. мифологии, отражала падение антич. идеалов. Иск-во средневековья богато сатирич. мотивами, однако они носят поучит. характер и совершенно лишены И. Ср.-век. эстетика вообще выступила с критикой И., считая ее пустым, софистич. иск-вом, разрушающим веру в догматы и авторитеты. Так, Климент Александрийский считал, что цель ее – "возбудить удивление, довести слушателя до раскрытия рта и до онемения... Истина через нее нигде не преподается" ("Строматы", I, 8). В эпоху Возрождения вместе с ростом свободомыслия возникает плодотворная почва для расцвета художеств. практики и эстетич. теории И. Иск-во этого времени в бурлескной и буффонной форме пародирует антич. и ср.-век. идеалы (поэма "Орландино" Флоренго, "Энеида" Скаррона и др.). В трактатах этого времени ("О речи"Дж. Понтано, "Придворный" Б. Кастильоне) И. рассматривается исключительно как риторич. прием, как оборот речи, помогающий избежать "личностей" и подвергнуть к.-л. осмеянию в форме скрытого намека. Эта традиция, рассматривающая И. как своеобразный прием речи, сохраняется вплоть до 18 в. Вико в "Новой науке" определяет И. как троп, образованный ложью, "которая силою рефлексии надевает на себя маску истины" ("Основания новой науки...", Л., 1940, с. 149). Особое значение И. получает в эстетике нем. романтиков, к-рые придавали И. универсальное значение, рассматривая ее не только как прием иск-ва, но и как принцип мышления, философии и бытия. Понятие "романтич. И." получило развитие в теоре-тич. работах Ф. Шлегеля, под непосредств. влиянием философии Фихте. Подобно тому как в системе "наукоучения" Фихте развитие сознания состоит в бесконечном снятии и полагании "Я" и "не Я", романтич. И. заключается в отрицании духом своих собств., им самим поставленных, границ. Согласно принципу романтич. И., никакая художеств. форма не может быть адекватным выражением авторской фантазии, к-рая не выражает себя полностью, всегда оставаясь содержательнее всякого своего создания. И. означает, что творч. фантазия не теряется в материале, не сковывается определ. формами, а свободно парит над собств. созданиями. И. – там, где выражено превосходство выражаемого перед самим выражением. Будучи свободной по отношению к своему материалу, И. синтезирует противоположности, осуществляя единство серьезного и смешного, трагического и комического, поэзии и прозы, гениальности и критики; "В иронии все должно быть шуткой, и все должно быть всерьез, все простодушно-откровенным и все глубоко-притворным" (см. Ф. Шлегель, в сб. "Литературная теория немецкого романтизма", Л., 1934, с. 176). По мнению Шлегеля, И. снимает ограниченность отд. профессий, эпох и национальностей, делает человека универсальным, настраивая его "то на философский лад, то на филологический, критический или поэтический, исторический или риторический, античный или же современный..." (там же, с. 175). Однако этот синтез, осуществляемый на субъективной основе фихтевского "Я", является иллюзорным, целиком зависящим от произвола субъективного сознания. Характеризуя романтич. И., Гегель назвал ее "концентрацией "я" в себе, для которой распались все узы и которая может жить лишь в блаженном состоянии наслаждения собою" (Соч., т. 12, М., 1938, с. 70). Теория романтич. И. получает завершение в эстетике Зольгера, к-рый, подчеркивая диалектич. момент, содержащийся в этой категории, отождествил ее с моментом "отрицания отрицания" ("Vorlesung ?ber ?sthetik", Lpz., 1829, S. 241–49). Романтич. И., воплощенная в художеств. практике Л. Тика ("Мир наизнанку", "Кот в сапогах"), означает абс. произвол автора по отношению к создаваемым образам: сюжет становится предметом игры авторской фантазии, серьезный тон повествования нарушается алогизмами, иллюзия сценич. действия, разрушается появлением автора, реальность действия нарушается смещением планов реального и нереального и т.д. Особое значение И. имеет в поэзии Гейне, к-рый развил ту особенность романтич. И., когда высмеивается не только изображаемый объект, но и сам автор, его позиция по отношению к этому объекту. Ирония Гейне явилась способом избавления от чрезмерного лиризма и напыщенной сентиментальности, формой разложения "романтич." иллюзий автора и утверждения его критич. позиций по отношению к действительности. "У Гейне мечты бюргера намеренно были вознесены, чтобы затем так же намеренно низвергнуть их в действительность" (Энгельс Ф., см. Маркс К. и Энгельс Ф. об искусстве, т. 2, 1957, с. 154). В дальнейшем теория романтич. И. развивалась в неоромантич. эстетике символистов, где она понималась как прием, разоблачающий ничтожество явления, раскрывающий его несоответствие с идеалом (см. А. Блок, Балаганчик, Ирония, в кн.: Соч., 1946, с. 303–08 и 423–24). С резкой критикой романтич. И. выступил Гегель, к-рый указал на ее субъективизм и релятивизм (см. Соч., т. 12, с. 68–71). Говоря об "иронии истории", "хитрости мирового разума", он попытался вскрыть объективный характер И., содержащийся в развитии истории. В "Феноменологии духа", показывая диалектику развития познания от обыденных представлений к науч. понятиям, Гегель показал иронич. диалектику развития нравств. и науч. сознания. В бурж. идеалистич. эстетич. теориях 2-й пол. 19 в. И. теряет нравств. и филос. значение, к-рое придавалось ей в классич. эстетике. Иррационалистич. трактовка И. содержится уже у Кьеркегора в его докторской дисс. "О понятии иронии" (S. Kierkegaard, Der Begriff der Ironie, 1841, изд. 1929). Ницше открыто выступает с критикой антич. И., оценивая ее как "лживую хитрость" (см. Собр. соч., т. 1, М., 1912, с. 24). Совр. И., согласно Ницше, выражает пессимистич. отношение к действительности, якобы граничащее с цинизмом (см. тамже, т. 2, М., 1909, с. 156). У Фрейда И. сводится к технич. приему "изображения при помощи противоположности", к-рый позволяет "легко обходить трудности прямых выражений, как, напр., ругательств..." ("Остроумие и его отношение к бессознательному", М., 1925, с. 234). Большое значение категория И. имеет в марксистско-ленинской эстетике. Классики марксизма придавали этой категории широкий обществ. смысл, употребляя ее в применении к философии, художеств. творчеству и мировой истории. Молодой Маркс высоко оценивал сократовскую И., указывая на необходимость "понимать ее... в качестве "диалектической ловушки", при посредстве которой обыденный здравый смысл оказывается вынужденным выйти из всяческого своего окостенения и дойти... до имманентной ему самому истины...". В этом смысле И., по словам Маркса, является необходимой формой теоретич. мышления, философии. "...И Гераклит,... и даже Фалес, который учит, что все состоит из воды, – между тем, как всякий грек знал, что он не может прожить одной водой... – словом, всякий философ, отстаивающий имманентность против эмпирической личности, прибегает к иронии" (Маркс К. и Энгельс Ф., Из ранних произведений, 1956, с. 199). Подчеркивая критич. момент, содержащийся в И., Энгельс связывал эту категорию с объективным и революц. характером процесса историч. развития. "Что значат крохи нашего остроумия по сравнению с гигантским юмором, который прокладывает себе путь в историческом развитии!" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 29, 1946, с. 88). "Ирония истории", действующая "в нашу пользу", является, по Энгельсу, формой разрушения иллюзий людей о самих себе и характеризует действительный, объективный смысл историч. движений. "Люди, хвалившиеся тем, что с д е л а л и революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, – что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которой избегли не многие исторические деятели" (там же, т. 27, 1935, с. 462–63). Совр. бурж. эстетика рассматривает И. как характерную особенность совр. иск-ва. Так, исп. философ Ортега-и-Гасет в соч. "Дегуманизация искусства" доказывает, что совр. иск-во обречено на И. и иначе как без И. не может существовать. Только благодаря И., этой самоубийственной насмешке иск-ва над самим собой, "искусство продолжает быть искусством, его самоотрицание чудотворным образом приносит ему сохранение и триумф" ("The Dehumanization of Art", ?. ?., 1956, p. 44). В иронич. и скептич. отношении к действительности видит характер совр. иск-ва и нем. экзистенциалист Аллеман ("Ирония и поэзия" – Ironie und Dichtung, 1956). Напротив, современная прогрессивная эстетика дает гуманистическое истолкование И., связывает ее с проблемой правды. "Объективность, – пишет Т. Манн, характеризуя совр. т. н. эпическое иск-во, – это ирония, и дух эпического искусства – дух иронии" (Собр. соч., т. 10, М., 1961, с. 277). Сов. эстетика рассматривает И. как важнейшее средство эстетического воспитания, как способ отказа от романтич. напыщенности, экзальтации и способ утверждения реализма. И. является важнейшей категорией, отражающей существ. явления в развитии совр. реалистич. иск-ва. В творчестве В. Маяковского, С. Прокофьева, Б. Брехта, Т. Манна, Г. Грина и др. И. является таким способом отражения действительности, в к-ром отрицание отживших иллюзий, идеалов и воззрений сочетается с удержанием положительного, с утверждением реалистической позиции автора по отношению к действительности. Лит.: Галлэ ?., Ирония, "Новый журнал иностранной литературы, искусства и науки", 1898, т. 3, No 7, с. 64–70; Берковский Н., Эстетические позиции немецкого романтизма. [Вступ. ст. к сб.], в сб.: Литературная теория немецкого романтизма, Л., 1934; его же, Немецкий романтизм. [Вступ. ст. к сб.], в сб.: Немецкая романтическая повесть, M–Л., 1935; Максимов Д.. Об иронии и юморе у Маяковского. (К постановке вопроса), "Научн. бюлл. ЛГУ", 1947, No 18; Sсhas1еr М., Das Reich der Ironie in kulturgeschichtlicher und ?sthetischer Beziehung, В., 1879; Br?ggeman Fr., Die Ironie in Ticks William Lovell und seinen Vorl?ufern..., Lpz., [1909]; его же, Die Ironie als entwicklungsgeschichtliches Moment, Jena, 1909; Pulver M., Romantische Ironie und romantische Kom?die, [Freiburg], 1912; Ernst Fr., Die romantische Ironia, Z., 1915; Thomson J. А. К., Irony. An historical introduction, L., 1926; Heller J., Solgers Philosophie der ironischen Dialektik..., В., 1928; Lussky ?. ?., Tieck´s romantic irony with special emphasis upon the influence of Cervantes, Sterne and Goethe, Chapel Hill, 1932; Reiff P., Die ?sthetik der deutschen Fr?hromantik, Urbana, Illinois, 1946, S. 230–38: Alleman В., Ironie und Dichtung, Pfullingen, [1956]. Bibliogr., S. 221–30. В. Шестаков. Москва. ... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ (греч. eironeia - притворство) - металогическая фигура скрытого смысла текста, построенная на основании расхождения смысла как объективно наличн... смотреть

ИРОНИЯ

(греч. eironeia - притворство) - металогическая фигура скрытого смысла текста, построенная на основании расхождения смысла как объективно наличного и смысла как замысла. Выступает в качестве скрытой насмешки, чем отличается от сатиры и пародии с их эксплицитно идентифицированным статусом. Фигура И. является семантически амбивалентной: с одной стороны, она есть высмеивание и в этом отношении профанация некой реальности, основанная на сомнении в ее истинности или даже предполагающей неистинность этой реальности, с другой же - И. есть как бы проба этой реальности на прочность, оставляющая надежду на ее возможность или - при уверенности в обратном - основанная на сожалении об отсутствии таковой ("горькая И.") Но в любом случае она предполагает ме-тауровень осмысления ситуации задействованным в ней субъектом И. Первым культурным прецендентом И. являются трикстерные мифы как элемент мифов о культурном герое. Если последний выступает средоточием сакральных сил созидания (участие в мироустройстве, победа над хтонически-ми чудовищами, добывание для людей цивилизационных благ), то трикстер (как правило, брат - как Эпиметей у Прометея - или, чаще, брат-близнец), будучи фактически изоморфным культурному герою по своему креативному потенциалу, мыслится как отрицательная персонификация (например, создает смерть и т.п.). В близнечном соотношении сакрального культурного героя и трикстера находит свое проявление рефлексивность И. как ее атрибутивная характеристика; характерная для И. конгруэнтность серьезности и насмешки проявляется в мифе как одновременно сакральная и профанная природа трикстера, который может быть и бывает одновременно и демоничным, и комичным, проявляя себя то как воплощение мирового зла, то как озорник с плутовскими наклонностями. В ставшем виде И. конституируется в античной культуре в качестве сознательного риторического приема, заключающегося в том, чтобы "говорить нечто, делая вид, что не говоришь этого, т.е. называть вещи противоположными именами" (псевдоаристотелевская "Риторика к Александру"), что задает в исторической перспективе традицию И. как жанра (Лукиан, Эразм Роттердамский, Дж. Свифт и др.). Собственно философское понимание И. практически культивируется Сократом в его парадоксальной фигуре имитации незнания ради достижения знания, рефлексивно осмысливается Платоном, выступая как методологический прием познания истины посредством движения сквозь выявляемую противоречивость понятий и фундируя собой традицию понятийной диалектики вплоть до 19 в. Параллельно этой традиции в культуре оформляется понимание И. как универсального принципа мышления и творчества (немецкий романтизм и, прежде всего, Шлегель, А. Мюллер, К.-В.-Ф. Зольгер). "Романтическая И." как последовательное снятие в творчестве ограничений и имманентных границ духа выступает вместе с тем и выражением сути бытия. Именно И. позволяет человеку обрести утраченную универсальность и вернуть ее бытию посредством снятия условных типовых разграничений критического и поэтического, античного и современного и т.п.: "в И. все должно быть шуткой и все должно быть всерьез, все простодушно откровенным и все глубоко притворным" (Шлегель). Этой позиции исторически противостоит ортодоксальная (по отношению к "сократической И.") позиция Гегеля, выступившего с резкой критикой романтизма как центрирующего И. сугубо в сфере искусства - вне аппликации отношения И. на онтологию, ибо, по оценке Гегеля, "романтическая И." оборачивается "концентрацией "Я" в себе, для которой распались все узы и которая может жить лишь в блаженном наслаждении собой". В неоромантическом символизме И. выступает приемом деструкции иллюзии совпадения объекта с идеалом. Аналогично, Кьеркегор в своей докторской диссертации "О понятии И." определяет сущность сократической И. как отрицание наличного порядка вещей на основании его несоответствия идеям. Экстраполяция такого понимания И. на самооценку искусства фундирует позицию Ортеги-и-Гассета, объясняющего тот факт, что искусство в условиях 20 в. "продолжает быть искусством", его самоиронией, в рамках которой "самоотрицание чудотворным образом приносит... сохранение и триумф". В снятом виде эта парадигма лежит в основании кубистского отрицания объекта как визуально данного - в пользу самой идеи этого объекта как идеального (в оценочном смысле). Центральный статус феномен И. обретает в философии постмодерна, фундированного идеей невозможности ни перво-зданности в онтологическом, ни оригинальности в творческом смыслах: все уже было и в плане имевшей место событийности (ничто не ново под луной), и в плане рефлексивно-спекулятивном ("Песни спеты, перепеты - // Сердце бедное молчи: //Все отысканы ответы, //Все подделаны ключи..." у Вл. Полякова) и даже в плане программно-методологическом (модернизм испробовал все известные и смоделировал все мыслимые художественные стратегии). Итак, все было, обо всем сказано и даже более того - сказано всеми возможными способами. Б. О'Догерти даже характеризует постмодерн немецкой идиомой Katzenjammer: "кошачья жалоба" как утренний синдром похмелья. Однако, позитивный потенциал постмодерна как раз и заключается в конструировании им способа бытия в условиях культурно-символической вторичности означивания: "ответ постмодернизма модернизму состоит в признании прошлого: раз его нельзя разрушить, ведь тогда мы доходим до полного молчания, его нужно пересмотреть - иронично, без наивности" (Эко). Глубокая серьезность модернизма, сделавшего своим знаменем требование "надо называть вещи своими именами" (Л. Арагон) сменяется в постмодерне ренессансом античного лозунга И. - "называть вещи противоположными именами" (псевдоаристотелевская "Риторика к Александру"). Эко сравнивает культурную ситуацию постмодерна с ситуацией объяснения в любви утонченного интеллектуала просвещенной даме: "он знает, что не может сказать: "Я безумно тебя люблю", потому что он знает, что она знает (и она знает, что он знает), что это уже написал Лиала. И все же выход есть. Он может сказать: "Как сказал бы Лиала, я безумно тебя люблю". Вот так, обойдя ложную невинность и четко сказав, что невинного разговора уже больше не получится, он в то же время сказал даме все, что хотел, что любит ее и что любит во времена утраченной невинности. Если дама поддержит игру, она поймет это как признание в любви... Оба принимают вызов прошлого, уже кем-то сказанного, чего уже нельзя уничтожить. Оба будут сознательно и с удовольствием играть в иронию. Но оба смогут еще раз поговорить о любви" (Эко). Символом постмодернистской И. (как и культурной парадигмы постмодерна в целом) являются кавычки, задающие многослойную глубину прочтения текста, реально существующего как феномен интертекстуальности ("нет текста, кроме интертекста" по Ш. Гривелю): ставятся кавычки реально или подразумеваются автором, узнает или не узнает читатель цитируемый источник, насколько поймет он И. автора и как выстроит свое ироничное отношение к тексту, - все это задает в постмодерне безграничную свободу языковых игр в поле культурных смыслов (см. Языковые игры). - Место оригинального произведения занимает конструкция - коллаж как способ текстовой организации: "текст может быть собой только в своих несходствах", и пространство текста "сплошь соткано из цитат, отсылок, отзвуков; все это языки культуры..., старые и новые, которые проходят сквозь текст и создают мощную стереофонию" (Барт). Способом бытия стереофонической интертекстуальности текста выступает в постмодерне специальная жанровая форма - пастиш (итал. pasticcio - стилизованная опера-попурри) как принципиально эклектическая организация значимых фрагментов, образующая принципиально аструктурное (см. Ризома) и незначимое, но открытое для "означивания" (Кристева) целое. Важнейшим элементом построения пастиш является И., проявляющаяся в многоуровневости глубины символического кодирования текста: "метарассказ" у Ф. Джеймисо-на, "двойное кодирование" у Ч. Дженкса, "И., метаречевая игра, пересказ в квадрате" - Эко (см. Нарратив, Автокоммуникация). Однако подлинная глубина постмодернистской И. открывается на уровне ее самоиронии: пародист "пародирует сам себя в акте пародии" (И. Хассан). Фактически эквивалентный И. смысл имеет в этом плане процедура трансгрессии как "выхода за пределы", игры знаками социальности вне социальности у Бланшо. Вместе с тем, тотальность И. (как тотальность семиотизма) позволяет культуре постмодерна - пусть эфемерным пунктиром - наметить вектор неироничного и внезнакового выхода к себе самому и к объекту как таковому, ибо сквозь "смерть субъекта" (Барт) и "украденный объект" (Ван ден Хевель), растворяющие субъекта в ироничных ликах масок и феерически рассыпающие объект на веер культурно-интерпретационных матриц восприятия (см. Интерпретация), - как Феникс сквозь собственный пепел, прокладывает себе дорогу подлинная подлинность и одного, и другого. (Собственно, уже в рамках романтизма И. была понята как "форма указания на бесконечность": только тот, по Шлегелю, может быть ироничен, в ком "возросло и созрело мироздание"). Идея "изнашивания маски" (Ф. Джеймисон) может быть отнесена и к самой стилистике пастиш, конституируя самотождественность субъекта не как тождественность определенной маске, равную, в сущности, спрятанности за ней, а как стоящую за множеством масок самость, интегрирующую это множество воедино и открывающуюся в нем как отличном от других. Аналогично, идея Эко о возможности сквозь арабеск культурных значений, утративших в своем плюрализме изначальную сакральность несомненной единственности и претензии на репрезентацию сущности, увидеть объект как таковой - "ню" сквозь ворох костюмных идентификаций. Условием возможности такой перспективы является свобода как свобода интерпретации и наррации (см. Нарратив). Однако, именно И. является основой свободы как отказа от диктата "метанарраций" (Лиотар). В либеральном иро-низме Рорти, восходящем к тем же истокам, что и критическая традиция Франкфуртской школы, И. понимается в широком социокультурном контексте, выступая программой "переописания либерализма как надежды", что культура в целом может быть "поэтизирована" больше, чем в просвещенческой надежде, что она может быть "рационализирована" или "сциентизирована". Игра, являясь механизмом осуществления И., выступает как та форма отношения к миру, которая позволяет, по Рорти, избежать абсолютизации одной из версий возможного опыта и задает реальное пространство свободы. Подлинным "иронистом" выступает для Рорти тот, кто осознает относительность своего языка и своего дискурса и потому открыт для коммуникации в другом языке и взаимодействии с другим дискурсом, что только и дает социуму надежду на преодоление жестокости и прорыва к подлинной свободе. М.А. Можейко... смотреть

ИРОНИЯ

(греч. eironeia - притворство) - металогическая фигура скрытого смысла текста, построенная на основании расхождения смысла как объективно наличного и смысла как замысла. Выступает в качестве скрытой насмешки, чем отличается от сатиры и пародии с их эксплицитно идентифицированным статусом. Фигура И. является семантически амбивалентной: с одной стороны, она есть высмеивание и в этом отношении профанация некой реальности, основанная на сомнении в ее истинности или даже предполагающей неистинность этой реальности, с другой же - И. есть как бы проба этой реальности на прочность, оставляющая надежду на ее возможность или - при уверенности в обратном - основанная на сожалении об отсутствии таковой ("горькая И."). Но в любом случае она предполагает метауровень осмысления ситуации задействованным в ней субъектом И. Первым культурным прецендентом И. являются трикстерные мифы как элемент мифов о культурном герое. Если последний выступает средоточием сакральных сил созидания (участие в мироустройстве, победа над хтоническими чудовищами, добывание для людей цивилизационных благ), то трикстер (как правило, брат - как Эпиметей у Прометея - или, чаще, брат-близнец), будучи фактически изоморфным культурному герою по своему креативному потенциалу, мыслится как отрицательная персонификация (например, создает смерть и т.п.). В близнечном соотношении сакрального культурного героя и трикстера находит свое проявление рефлексивность И. как ее атрибутивная характеристика; характерная для И. конгруэнтность серьезности и насмешки проявляется в мифе как одновременно сакральная и профанная природа трикстера, который может быть и бывает одновременно и демоничным, и комичным, проявляя себя то как воплощение мирового зла, то как озорник с плутовскими наклонностями. В ставшем виде И. конституируется в античной культуре в качестве сознательного риторического приема, заключающегося в том, чтобы "говорить нечто, делая вид, что не говоришь этого, т.е. называть вещи противоположными именами" (псевдоаристотелевская "Риторика к Александру"), что задает в исторической перспективе традицию И. как жанра (Лукиан, Эразм Роттердамский, Свифт и др.). Собственно философское понимание И. практически культивируется Сократом в его парадоксальной фигуре имитации незнания ради достижения знания, рефлексивно осмысливается Платоном, выступая как методологический прием познания истины посредством движения сквозь выявляемую противоречивость понятий и фундируя собой традицию понятийной диалектики вплоть до 19 в. Параллельно этой традиции в культуре оформляется понимание И. как универсального принципа мышления и творчества (немецкий романтизм и, прежде всего, Шлегель, А.Мюллер, К.-В.-Ф.Зольгер). "Романтическая И." как последовательное снятие в творчестве ограничений и имманентных границ духа выступает, вместе с тем, и выражением сути бытия. Именно И. позволяет человеку обрести утраченную универсальность и вернуть ее бытию посредством снятия условных типовых разграничений критического и поэтического, античного и современного и т.п.: "в И. все должно быть шуткой и все должно быть всерьез, все простодушно откровенным и все глубоко притворным" (Ф.Шлегель). Этой позиции исторически противостоит ортодоксальная (по отношению к "сократической И.") позиция Гегеля, выступившего с резкой критикой романтизма как центрирующего И. сугубо в сфере искусства - вне аппликации отношения И. на онтологию, ибо, по оценке Гегеля, "романтическая И." оборачивается "концентрацией "Я" в себе, для которой распались все узы и которая может жить лишь в блаженном наслаждении собой". В неоромантическом символизме И. выступает приемом деструкции иллюзии совпадения объекта с идеалом. Аналогично, Кьеркегор в своей докторской диссертации "О понятии И." определяет сущность сократической И. как отрицание наличного поряд- ка вещей на основании его несоответствия идеям. Экстраполяция такого понимания И. на самооценку искусства фундирует позицию Ортеги-и-Гассета, объясняющего тот факт, что искусство в условиях 20 в. "продолжает быть искусством", его самоиронией, в рамках которой "самоотрицание чудотворным образом приносит... сохранение и триумф". В снятом виде эта парадигма лежит в основании кубистского отрицания объекта как визуально данного - в пользу самой идеи этого объекта как идеального (в оценочном смысле). Центральный статус феномен И. обретает в философии постмодерна, фундированного идеей невозможности ни первозданности в онтологическом, ни оригинальности в творческом смыслах (см. Постмодернистская чувствительность, Переоткрытие времени). Однако позитивный потенциал постмодерна как раз и заключается в конструировании им способа бытия в условиях культурно-символической вторичности означивания: "ответ постмодернизма модернизму состоит в признании прошлого: раз его нельзя разрушить, ведь тогда мы доходим до полного молчания, его нужно пересмотреть - иронично, без наивности" (Эко). Глубокая серьезность модернизма, сделавшего своим знаменем требование "надо называть вещи своими именами" (Л.Арагон), сменяется в постмодерне ренессансом античного лозунга И. - "называть вещи противоположными именами". Эко сравнивает культурную ситуацию постмодерна с ситуацией объяснения в любви утонченного интеллектуала просвещенной даме: "он знает, что не может сказать: "Я безумно тебя люблю", потому что он знает, что она знает (и она знает, что он знает), что это уже написал Лиала. И все же выход есть. Он может сказать: "Как сказал бы Лиала, я безумно тебя люблю". Вот так, обойдя ложную невинность и четко сказав, что невинного разговора уже больше не получится, он в то же время сказал даме все, что хотел, что любит ее и что любит во времена утраченной невинности. Если дама поддержит игру, она поймет это как признание в любви... Оба принимают вызов прошлого, уже кем-то сказанного, чего уже нельзя уничтожить. Оба будут сознательно и с удовольствием играть в иронию. Но оба смогут еще раз поговорить о любви" (Эко). Символом постмодернистской И. (как и культурной парадигмы постмодерна в целом) являются кавычки, задающие многослойную глубину прочтения текста, реально существующего как феномен интертекстуальности (см. Интертекстуальность): ставятся кавычки реально или подразумеваются автором, узнает или не узнает читатель цитируемый источник, насколько поймет он И. автора и как выстроит свое ироничное отношение к тексту, - все это задает в постмодерне безграничную свободу языковых игр в поле культурных смыслов (см. Языковые игры). - Место оригинального произведения занимает конструкция (см. Конструкция) "текст может быть собой только в своих несходствах" (Р.Барт). Исходным и важнейшим условием возможности творчества выступает в постмодернистской системе отсчета И., проявляющаяся в многоуровневости глубины символического кодирования текста: "метарассказ" у Джеймисона, "двойное кодирование" у Ч.Дженкса, "И., метаречевая игра, пересказ в квадрате" - Эко (см. Нарратив, Автокоммуникация). Однако подлинная глубина постмодернистской И. открывается на уровне ее самоиронии: пародист "пародирует сам себя в акте пародии" (И.Хассан). Фактически эквивалентный И. смысл имеет в этом плане процедура трансгрессии как "выхода за пределы", игры знаками социальности вне социальности у Бланшо. Вместе с тем, тотальность И. (как тотальность семиотизма) позволяет культуре постмодерна - пусть эфемерным пунктиром - наметить вектор неироничного и внезнакового выхода к себе самому и к объекту как таковому, ибо сквозь "смерть субъекта" (Барт) и "украденный объект" (Ван ден Хевель), растворяющие субъекта в ироничных ликах масок и феерически рассыпающие объект на веер культурно-интерпретационных матриц восприятия (см. Интерпретация, Экспериментация), - как Феникс сквозь собственный пепел, прокладывает себе дорогу подлинная подлинность и одного, и другого. (Собственно, уже в рамках романтизма И. была понята как "форма указания на бесконечность": только тот, по Шлегелю, может быть ироничен, в ком "возросло и созрело мироздание".) Идея "изнашивания маски" (Джеймисон) может быть отнесена и к самой стилистике пастиш, конституируя самотождественность субъекта не как тождественность определенной маске, равную, в сущности, спрятанности за ней, а как стоящую за множеством масок самость, интегрирующую это множество воедино и открывающуюся в нем как отличном от других. Аналогично, идея Эко о возможности сквозь арабеск культурных значений, утративших в своем плюрализме изначальную сакральность несомненной единственности и претензии на репрезентацию сущности, увидеть объект как таковой - "ню" сквозь ворох костюмных идентификаций. Условием возможности такой перспективы является свобода как свобода интерпретации и наррации (см. Нарратив). Однако именно И. является основой свободы как отказа от диктата "метанарраций" (Лиотар). В либеральном иронизме Рорти, восходящем к тем же истокам, что и критическая традиция Франкфуртской школы, И. понимается в широком социокультурном контексте, выступая программой "переописания либерализма как надежды", что культура в целом может быть "поэтизирована" больше, чем в просвещенческой надежде, что она может быть "рационализирована" или "сциентизирована". Игра, являясь механизмом осуществления И., выступает как та форма отношения к миру, которая позволяет, по Рорти, избежать абсолютизации одной из версий возможного опыта и задает реальное пространство свободы. Подлинным "иронистом" выступает для Рорти тот, кто осознает относительность своего языка и своего дискурса и потому открыт для коммуникации в другом языке и взаимодействии с другим дискурсом, что только и дает социуму надежду на преодоление жестокости и прорыва к подлинной свободе. В целом, применительно к концу второго тысячелетия, фигура И. становится знамением времени: по оценке Ортеги-и-Гассета, "очень сомнительно, что современного молодого человека может заинтересовать стихотворение, мазок кисти или звук, которые не несут в себе иронической рефлексии". Вместе с тем, по мысли Г.Бёлля, в современных условиях "предельного нравственного выбора" И. уже "не дает алиби", а потому конституируется как своего рода "ироническая терпимость". [См. Свобода, "Случайность, ирония и солидарность" (Рорти).] М.А. Можейко... смотреть

ИРОНИЯ

ИР́́ОНИЯ, вид тропа, иносказания и — шире — элемент мироощущения художника, предполагающий насмешливо-критич. отношение к действительности. Как средств... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ         (др.-греч. eironeia — букв. “притворство”, отговорка)         филос.-эстетич. категория, характеризующая процессы отрицания, расхожд... смотреть

ИРОНИЯ

ИРО́НИЯ (от греч eirōnéia, букв. — притворство, когда человек притворяется глупее, чем он есть),1) в стилистике — выражающее насмешку или лукавство ино... смотреть

ИРОНИЯ

    ИРОНИЯ — вид насмешки, отличительными чертами которого следует признать: спокойствие и сдержанность, нередко даже оттенок холодного презрения, а, г... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ(греч. - притворство). Насмешливое выражение, состоящее в приписывании лицу или предмету качеств прямо противоположных тем, какими он обладает; н... смотреть

ИРОНИЯ

(от др.-греч. eironeia — притворство, отговорка) 1) философско-эстетический прием, основанный на расхождениях между замыслом и результатом, зачастую за... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ (др.-греч. eironeia — букв. "притворство", отговорка) — филос.-эстетич. категория, характеризующая процессы отрицания, расхождения намерения и результата, замысла и объективного смысла. И. отмечает, т.о., парадоксы развития, опр. стороны диалектики становления.<br>     Истор. развитие категории И. дает ключ к ее пониманию: в Др. Греции, начиная с 5 в. до н.э., И. перерастает из обыденных "издевательства" или "насмешки" в обозначение риторич. приема, становится термином. Так, по определению псевдоаристотелевской "Риторики к Александру" И. означает "говорить нечто, делая вид, что не говоришь этого, т.е. называть вещи противоположными именами" (гл. XXI). Подобный прием распространен не только в лит-ре, но и в повседневном разговоре; на последоват. его применении строятся целые произв. сатирич. жанра — у Лукиана, Эразма Роттердамского ("Похвала глупости"), Д. Свифта. Риторич. толкование И. как приема сохраняло свою значимость вплоть до рубежа 18-19 вв. Однако уже в Др. Греции "сократовская И.", как понимал ее Платон, переосмысляла обыденную И.-насмешку в ином направлении: И. предстает здесь как глубоко жизненная позиция, отражающая сложность человеч. мысли, как позиция диалектичная, направленная на опровержение мнимого и ложного знания и установление самой истины. Сократовское "притворство" начинается с внешней позы насмешливого "неведения", но имеет своей целью конечную истину, процесс открытия к-рой, однако, принципиально не завершен.<br>     И. как жизненная позиция, как диалектич. инструмент филос. рассуждения приобретает особое значение в кон. 18-19 вв. (параллельно с отходом от риторич. понимания И.). Складывающееся в это время новое понимание И. является вместе с тем расширением и переносом риторич. толкования И. на‘жизнь и историю, включающим опыт сократовской И. Нем. романтики (Ф. Шлегель, А. Мюллер и др.), глубоко задумывавшиеся над сутью И., предчувствуют реальную И. истор. становления, но еще не отделяют ее от внутрилит. "цеховых" проблем: их И. направлена прежде всего на лит. форму, на эксперимент с нею, оказывающийся для них символич. актом снятия всего неподвижного и застывшего. К.В.Ф. Зольгер в понимании И. исходил из представления, что мир есть реальность и идея одновременно, идея "до конца гибнет" в реальности, в то же время возвышая ее до себя;<br>     "средоточие искусства ... к-рое состоит в снятии идеи самой же идеей, мы называем худож. иронией. И. составляет сущность искусства..."<br>     С резкой критикой романтич. И. выступили Гегель, затем Кьеркегор, согласно к-рому И. романтиков есть искажение ("субъективизация") сократовского принципа субъективности (отрицания данной действительности новым, позитивным моментом — напротив, И. романтиков подменяет реальность субъективным образом).<br>     На рубеже 19-20 вв. в лит-ре возникают концепции И., отражающие сложность взаимоотношений худож. личности и мира, — напр., у Т. Манна: субъект, наделенный полнотой переживания и ищущий истины, ощущает трагич. связь и раскол с миром, чувствует себя<br>     реальным носителем ценностей, к-рые вместе с тем подвергаются глубочайшему сомнению.<br>     Лит.: Лосев А.Ф., Шестаков В.П. История эстетич. категорий. М., 1965; Лосев А.Ф. Ирония античная и романтическая // Эстетика и искусство. М., 1966; Зольгер К.В.Ф. Эрвин. М., 1978; Kierkegaard S. The Concept of Irony. Bloomington, 1968; Behler E. Klassische Ironie, romantische Ironie, tragische Ironie. Darmstadt, 1972; Ironie als literarisches Phanomen. Koln, 1973; Kierkegaard S. Uber den Begriff der Ironie mit standiger Riicksicht auf Sokrates. Fr./ML, 1976; Strohschneider-Kors I. Die romantische Ironie in Theorie und Gestaltung. Tub., 1977; Prang H. Die romantische Ironie. Darmstadt, 1980.<br>     A.B. Михайлов<br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

(от греч. притворство), филос.-эстетич. категория, характеризующая процессы отрицания, расхождения намерения и результата, замысла и объективного смысла. И. отмечает, т. о., парадоксы развития, определ. стороны диалектики становления. Историч. развитие категории И. даёт ключ к её пониманию: в Др. Греции начиная с 5 в. до н. э. «И.» перерастает из обыденных «издевательства» или «насмешки» в обозначение риторич. приёма, становится термином. Так, по определению псевдоаристотелевской «Риторики к Александру», И. означает «говорить нечто, делая вид, что не говоришь этого, т. е. называть вещи противоположными именами» (гл. XXI). Подобный приём распространён не только в лит-ре, но и в повседневном разговоре; на последовательном его применении строятся целые произв. сатирич. жанра у Лукиана, Эразма Роттердамского («Похвала глупости»), Дж. Свифта. Риторич. толкование И. как приёма сохраняло свою значимость вплоть до рубежа 1819 вв. Однако уже в Др. Греции «сократовская И.», как понимал её Платон, переосмысляла обыденную И.-насмешку в ином направлении: И. предстаёт здесь как глубоко жизненная позиция, отражающая сложность человеч. мысли, как позиция диалектичная, направленная на опровержение мнимого и ложного знания и установление самой истины. Сократовское «притворство» начинается с внеш. позы насмешливого «неведения», но имеет своей целью конечную истину, процесс открытия к-рой, однако, принципиально не завершён. И. как жизненная позиция, как диалектич. инструмент филос. рассуждения приобретает особое значение в кон. 18-19 вв. (параллельно с отходом от риторич. понимания И.). Складывающееся в это время новое понимание И. является вместе с тем расширением и переносом риторич. толкования И. на жизнь и историю, включающим опыт сократовской И, Нем. романтики (Ф. Шлегель, А. Мюллер и др.), глубоко задумывавшиеся над сутью И., предчувствуют реальную И. историч. становления, но ещё не отделяют её от внутрилит. «цеховых» проблем: их И. направлена прежде всего на лит. форму, на эксперимент с нею, оказывающийся для них символич. актом снятия всего неподвижного и застывшего. Зольгер в понимании И. исходил из представления, что мир есть реальность и идея одновременно, идея «до конца гибнет» в реальности, в то же время возвышая её до себя. «Средоточие искусства, ... которое состоит в снятии идеи самой же идеей, мы называем художественной иронией. Ирония составляет сущность искусства...» («Лекции по эстетике», см. в кн.: Зольгер К.-В.-Ф., Эрвин, М., 1978, с. 421). С резкой критикой романтич. И. выступили Гегель, затем Кьеркегор («О понятии И.», 1841), согласно к-рому И. романтиков есть искажение («субъективизация») сократовского принципа субъективности (отрицания данной действительности новым, позитивным моментом напротив, И. романтиков подменяет реальность субъективным образом). На рубеже 19-20 вв. в лит-ре возникают концепции И., отражающие сложность взаимоотношений художеств. личности и мира напр. у Т. Манна: субъект, наделённый полнотой переживания и ищущий истины, ощущает трагич. связь и раскол с миром, чувствует себя реальным носителем ценностей, к-рые вместе с тем подвергаются глубочайшему сомнению. К. Маркс и Ф. Энгельс дали глубокое истолкование понятия И. применительно к реальной диалектике развития человеч. общества. Так, анализируя опыт бурж. революции, Энгельс отмечал: «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали что сделанная революция совсем непохожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которой избежали немногие исторические деятели» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 36, с. 263), Наряду с этим «И.» употребляется и как традиц. термин теории лит-ры.... смотреть

ИРОНИЯ

(греч. притворство, насмешка) риторический прием, разновидность металогизма, суть которого заключается в простом отрицании референта, в несовпадении того, что говорится, и того, что имеется в виду. Поскольку И. изменяет логическое значение фразы и вносит путаницу в порядок внелингвистической реальности, издавна широко распространено представление, что И. это форма поведения. Аристотель (*Большая этика*) писал, что *притворщик... делает вид, что имеет меньше, чем на самом деле, и не говорит того, что знает*. Прообразом притворщика мог бы считаться Сократ, который, по словам Платона (*Пир*), *морочил людей притворным самоуничижением*, соединяя в своих речах с соответствующей самоуничижению непритязательностью божественное содержание. Сущностью сократической И. Кьеркегор (*о понятии иронии*) считал отрицание существующего порядка вещей, потому что он не соответствует своей идее. В отличие от пророка, предсказывающего будущее во имя настоящего, в отличие от трагического героя, борющегося за преобразование настоящего и скорейшее наступление будущего, иронический субъект, по словам Кьеркегора, не знает будущего и не приемлет настоящего. В качестве архетипа иронического субъекта можно назвать двух разных мифических персонажей. Кьеркегор уподобляет иронического субъекта асу Локи, трикстеру скандинавской мифологии. Трикстер отрицательный двойник культурного героя; своими асоциальными и профанирующими святыни действиями он проверяет на прочность ту реальность, устроением которой занят его положительный двойник. С другой стороны, распространено уподобление иронического субъекта козлу отпущения, мифическому персонажу, который принимает на себя грехи общества и несет наказание за то, в чем не виноват (см., например, Н. Г. Фрай. *Анатомия критики*). Внося в действительность раскол, трикстер открывает историческое время, завершающееся процедурой очищения, кульминацией которой становится изгнание козла отпущения. Между двумя своими мифическими прообразами иронический субъект сочетает в своем поведении отрицание устоев общества и законов государства с очищением частной жизни от низменной повседневности за счет приобщения ее к мифу. Выдающимся достижением романтической И. становится осознание связи такого поведения с закономерностями лингвистической реальности. И. играет главную роль в проекте универсальной поэзии, которая, по словам Ф. Шлегеля (*Фрагменты*), синтезировав поэзию и философию, сделает поэзию жизненной, а жизнь поэтической. Удерживая вместе абсолютные антитезы, И. делает, по мнению романтиков, неизбежным их абсолютный синтез. Романтики противопоставляли И. серьезности, едва ли, по их мнению, вообще доступной человеку, и тем самым, обрекли свою программу универсальной поэзии на незавершенность, что и вызвало резкое неприятие романтической И. со стороны Г. В. Ф. Гегеля (*Эстетика*, т. 1), который *объяснил* ее происхождение недостатком философского образования ее творцов и придал новый импульс попыткам свести И. к ее сдержанной форме. Сдержанная И. проявляется в отстраненно-критическом отношении автора к своим творениям и лежит в основании реализма в литературе и научного стиля в науке. И. такого рода подтверждает реальность вымышленного мира, создаваемого в литературном (или научном) произведении. Но И. как таковая считается сегодня образцом механизма текстопорождения именно потому, что для существования языка необходим прием, одновременно утверждающий и отрицающий реальность существования того, что создано языковыми средствами. С. А. Никитин... смотреть

ИРОНИЯ

1) (от греч. eironоia — притворство) — особый вид идейно-эстетической оценки явлений действительности, для которой характерны скрытое отрицание или на... смотреть

ИРОНИЯ

ИСТОРИИ- термин философии истории, фиксирующий феномен радикального несовпадения целей человеческих усилий в социальной сфере и полученного результата. В качестве философской категории с эксплицитным содержанием впервые был использован Гегелем, трактующем И.И. как основанную на "хитрости мирового разума". С ограниченной аппликацией на опыт буржуазных революций данный термин использовался в марксизме: "Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, - что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которой избежали не многие исторические деятели" (Энгельс). В качестве фундаментального термина И.И. выступает в философской концепции Р. Нибура (1892-1971), выдвинувшего в рамках такого направления, как диалектическая теология, оригинальную версию социального фатализма. В работах "Вера и история" (1949), "Ирония американской истории" (1952) и др. Нибур строит концепцию человеческой эволюции (как в онто-, так и в филогенетическом плане) как параллельно и поступательно осуществляющихся процессов освобождения человека от зависимости по отношению к природе и росте его зависимости по отношению к истории. Последняя понимается Нибуром в классическом провиденциалистском ключе - как реализуемая по логике "ожидания царства Божьего", не подвластной рациональному прочтению и не допускающей прогнозирования как такового. И.И. заключается, по Нибуру, даже не в том, что провиденциалистский идеал оказывается спекулятивным конструктом, онтологически укорененным в будущее и задающим историю в качестве принципиально ассим-птотического вектора. И.И. - это ирония в подлинном смысле этого слова: интеллектуально-культурное развитие человечества провоцирует оформление в его самосознании иллюзий собственной свободы и возможности социального це-леполагания. Однако, выстраивая свои стратегические программы социальных действий и реализуя их в соответствии с кажущейся ему истинной моделью социального бытия, человек в принципе и изначально не способен постичь многовалентное взаимодействие исторических связей, аппли-цирующихся друг на друга, и учесть игру исторических случайностей. В силу этого человек в итоге всегда остается ни с чем, получая результат, в лучшем случае, никак не соотносимый со сформулированными исходными целями, если не противоположный им. Глубинная И.И. заключается, таким образом, в том, что, наделив человека способностью целепо-лагания и дав ему возможность ее применения, история изначально отказывает ему в возможности реализации своих целей. М.А. Можейко... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ и, ж. ironie f., &LT;, ironia, гр. eironeia. Стилистический прием, состоящий в употреблении слова или выражения в противоположном их значении с... смотреть

ИРОНИЯ

(от греч. eironeia — притворство) — философско-эстетическая категория, раскрывающая ценностный смысл предметов и явлений в действительности и в иск-ве путем остроэмоциональной критики-осмеяния, построенной на контрасте видимого и скрытого, когда за положительной оценкой, похвалой стоят доступные для прочтения отрицание и насмешка. Поэтому ироническое отношение имеет двойной смысл: прямой, буквальный, и скрытый, обратный. Осмысление И. претерпело в ходе истории значительные изменения-Как риторический прием «называть вещи противоположными именами» она известна с античности; на этом строятся мн. сатирические произв. («Похвала глупости» Эразма Роттердамского, сатиры Дж. Свифта). И. выступает как способ критики мышления и самой действительности (начиная с Сократа — сократовская И.). Особый поворот в трактовке И. связан с европ. романтизмом начала XIX в.: все реальное, конкретное, окружающее человека представляется романтикам относительным, лишь указанием на высшее, идеальное, И. выступает как орудие преодоления всего частного. С этим связано и применение И. как худож. приема остранения (напр., в комедиях Л. Тика). Гегель и Кьеркегор подвергали критике романтическую И. как субъективный произвол. Нем. эстетик-идеалист К. В. Ф. Зольгер (1780—1819) глубоко переосмыслил И., к-рая стала у него центральным принципом творчества, опосредствуя все противоположности, к-рые входят в худож. произв.,— реальность и идею, жизненный материал и идеал, объективное и субъективное; И. означает, по Зольгеру, полнейшее равновесие и взаимопроникновение в произв. всего противоположного. В переосмысленном виде И. может выступать и как свойство самого исторического бытия, где все обветшалое опрокидывается новым развитием и где намерения людей приводят к неожиданным для них результатам. В этом широком смысле понятием «И.» пользовались Маркс и Энгельс.... смотреть

ИРОНИЯ

иро́ния сущ., ж., употр. сравн. часто Морфология: (нет) чего? иро́нии, чему? иро́нии, (вижу) что? иро́нию, чем? иро́нией, о чём? об иро́нии 1. Ирони... смотреть

ИРОНИЯ

ИРО´НИЯ (греч. εἰρωνεία — притворство, насмешка) — 1) в стилистике — тонкая насмешка, прикрытая внешней учтивостью; этот стилистический прием называет... смотреть

ИРОНИЯ

▲ насмешка ↑ иносказание ирония - тонкая, скрытая, завуалированная насмешка;текст, намекающий на противоположный подтекст; уже не юмор, но еще не сат... смотреть

ИРОНИЯ

(от греч. eironeia притворство, отговорка) ч первоначально манера говорить, при которой говорящий притворяется незнающим, несмотря на свое знание, или говорит нечто обратное тому, что он в действительности думает или считает (однако это должно быть понято интеллигентным слушателем). Сократовская ирония состояла в том, что мудрый представлялся глупым перед невеждами, которые кажутся себе знающими и мудрыми, для того чтобы они наконец могли из своих заключений (устами других) узнать о своем невежестве и глупости и направить свои усилия к истинной мудрости. Романтическая ирония заключается в расположении духа, *когда он на все смотрит сквозь пальцы, бесконечно поднимается над всем ограниченным, так же как и над собственным искусством, добродетелью или гениальностью* (Фр. Шлегель); ирония могла быть выражением действительного превосходства или попыткой компенсации внутренней слабости и неуверенности. Экзистенциальная ирония, по Кьёркегору, это абсолютное неучитывание эстетических явлений при переходе к этическим нормам, которые образуют предпосылку религиозного самонахождения, неучитывание, корни которого лежат в высокоразвитом христ. мире чувств (Кier kegaard, ьdber den Begriff der Ironie, 1841).... смотреть

ИРОНИЯ

-и, ж. 1.Тонкая, скрытая насмешка.[Наша публика] не угадывает шутки, не чувствует иронии. Лермонтов, Герой нашего времени. [Астров:] Вот ты глядишь на... смотреть

ИРОНИЯ

ирония Безжалостная, безобидная, бичующая, бодрая, веселая, Вольтерова (устар.), вольтеровская, горькая, грубая, грустная, деликатная, добродушная, др... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯСвобода начинается с иронии. Виктор Гюго Ирония — оружие слабых. Сильные мира сего не имеют прав на нее. Хуго Штейнхаус Ирония — это оскорбление,... смотреть

ИРОНИЯ

Ирония – тонкая, часто скрытая насмешка, особый троп, употребление слова в смысле обратном буквальному, насмешка в форме нарочитого восхваления, положительной характеристики (от греч. eironeeia — "притворство"). Напр., "откуда, умная, бредешь ты, голова" (обращение к ослу в басне И. Крылова), "гражданин о двух Отечествах" (А. Пушкин о Ф. Булгарине), "на сцену вышел человек, веселый как дитя" (появление конферансье в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита"). Намного реже применяется такой прием, как астеизм (см.).<br>И. может выражаться формально — особой интонацией в звучащей речи, инверсией, кавычками на письме ("наш “герой” опять вчера двойку получил"). Но очень часто И. формальных выражений не имеет, а зависит от контекста, фоновых знаний собеседников и т. п.<br>Существуют и стереотипные, клишированные конструкции, использующиеся только для выражения иронического содержания: "Да уж, удружил", "ну и дела", "этого нам только и не хватало", см. антифразис.<br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

- (от греч. eironeia - притворство, насмешка)1) Вид комического: осмеяние, содержащее отрицательную, осуждающую оценку того, что критикуется; тонкая, с... смотреть

ИРОНИЯ

(др.-греч. είρωνεία притворство) 1) Притворное восхваление, таящее в себе насмешку; 2) завышение оценки с целью ее занижения; 3) стилистический оборот,... смотреть

ИРОНИЯ

Латинское – ironia.Существительное заимствовано в первой половине XVIII в. непосредственно из латинского языка или посредством польского. Первоначально... смотреть

ИРОНИЯ

от греч. eirо-nЕia – притворство), иносказание, задача которого – высмеять определенное явление или человека за счет употребления слов в противоположном значении. Как правило, ирония – это осуждение под видом похвалы. В отличие от юмора и сатиры, иронию можно понять только в контексте всего произведения или всей ситуации, она «скрывается» под маской серьезности. Напр., на иронии построено стихотворение Н. А. Некрасова «Нравственный человек» (похвала самому себе: «Живя согласно с строгою моралью,/Я никому не сделал в жизни зла» – оборачивается безнравственными и жестокими поступками). Ирония может определять стиль произведения в целом (напр., «Похвала глупости» Эразма Роттердамского). Употребление иронии относят либо к тропам, либо к риторическим фигурам.... смотреть

ИРОНИЯ

1) Орфографическая запись слова: ирония2) Ударение в слове: ир`ония3) Деление слова на слоги (перенос слова): ирония4) Фонетическая транскрипция слова ... смотреть

ИРОНИЯ

(греч. Eironeia — притворство, лукав-ство) — художественный прием, заключающийся в тон-ком, часто язвительном осмеянии персонажа, явления, обстоятельств, выступающий в форме согласия или одобрения, т.е. форма художественного иносказания, когда оценка явления или лица прямо противоположна выраженному отношению к ним. Ирония — насмешка обычно скрытая, построенная на подтексте, образной многозначности, контрастном столкновении видимого и сути. Восприятие иронии предполагает острый ум, чув-ство юмора. За ироничным отношением таится чувство превосходства или скептицизма.... смотреть

ИРОНИЯ

hiciv,yergi* * *жistihza; alay••иро́ния судьбы́ — kaderin istihzasıСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притв... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ. Безжалостная, безобидная, бичующая, бодрая, веселая, Вольтерова (устар.), вольтеровская, горькая, грубая, грустная, деликатная, добродушная, дружелюбная, едкая, жгучая, желчная, злая, злобная, изощренная, изящная, колючая, легкая, мефистофелевская, незлобивая, неприятная, нескрываемая, осторожная, пикантная, сдержанная, скрытая, терпкая, тонкая, тяжелая, тяжеловесная, убийственная, утонченная, холодная, ядовитая, язвительная. Бесплодная, кроваво-оскорбляющая, радостная, угрюмая.<br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ (от греч. eironeia - притворство) -..1) отрицание или осмеяние, притворно облекаемые в форму согласия или одобрения2)] Стилистическая фигура: вы... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ (от греч . eironeia - притворство), ..1) отрицание или осмеяние, притворно облекаемые в форму согласия или одобрения...2) Стилистическая фигура: выражение насмешки или лукавства посредством иносказания, когда слово или высказывание обретает в контексте речи смысл, противоположный буквальному значению или отрицающий его...3) Вид комического, когда смешное скрывается под маской серьезного (в противоположность юмору) и таит в себе чувство превосходства или скептицизма.<br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ (от греческого eironeia - притворство), 1) отрицание или осмеяние, притворно облекаемые в форму согласия или одобрения. 2) Стилистическая фигура: выражение насмешки или лукавства посредством иносказания, когда слово или высказывание обретает в контексте речи смысл, противоположный их буквальному значению или отрицающий его. 3) Вид комического, когда смешное скрывается под маской серьезного (в противоположность юмору) и таит в себе чувство превосходства или скептицизма. <br>... смотреть

ИРОНИЯ

ж.ironie fзлая ирония — ironie cruelleирония судьбы — ironie du sortСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, прит... смотреть

ИРОНИЯ

Безжалостная, безобидная, бичующая, бодрая, веселая, Вольтерова (устар.), вольтеровская, горькая, грубая, грустная, деликатная, добродушная, дружелюбная, едкая, жгучая, желчная, злая, злобная, изощренная, изящная, колючая, легкая, мефистофелевская, незлобивая, неприятная, нескрываемая, осторожная, пикантная, сдержанная, скрытая, терпкая, тонкая, тяжелая, тяжеловесная, убийственная, утонченная, холодная, ядовитая, язвительная. Бесплодная, кроваво-оскорбляющая, радостная, угрюмая.... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ см.также ОСТРОУМИЕ , ЮМОР Свобода начинается с иронии. Виктор Гюго Ирония - оружие слабых. Сильные мира сего не имеют прав на нее. Хуго Штейнхаус Ирония - это оскорбление, переодетое комплиментом. Эдуард Уиппл Ирония - последняя стадия разочарования. Анатоль Франс Ирония, не зная правды, учит тому, как без правды жить. Петр Вайль и Александр Генис Самоирония, отказ от иллюзий и предрассудков делают нас, быть может, свободнее, но не сильнее. Анри Амъель... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ иронии, ж. (греч. eironeia) (книжн.). Риторическая фигура, в к-рой слова употребляются в смысле, обратном буквальному, с целью насмешки (лит.), напр. слова лисицы ослу: "Откуда, умная, бредешь ты, голова?" Крылов. || Тонкая насмешка, прикрытая серьезной формой выражения или внешне положительной оценкой. В его похвалах чувствовалась злая ирония. Сказать что-н. с иронией. Ирония судьбы (книжн.) - насмешка судьбы, странная, непонятная случайность.<br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

жIronie f, pl -nienедкая ирония — beißende IronieСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония... смотреть

ИРОНИЯ

Иро́ния.Латинское — ironia.Существительное заимствовано в первой половине xviii в. непосредственно из латинского языка или посредством польского. Перво... смотреть

ИРОНИЯ

Троп, состоящий в употреблении слова или выражения в смысле обратном буквальному с целью насмешки. Отколе, умная, бредешь ты, голова! (Крылов) (в обращ... смотреть

ИРОНИЯ

иронияאִירוֹניָה נ'* * *אירוניההיתוללגלוגСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказ... смотреть

ИРОНИЯ

• gúny • irónia * * *жirónia, gúny, gúnyolódás, csipkelődés, csúfolódás, ingerkedésСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость,... смотреть

ИРОНИЯ

форма насмешки. Различают: 1) добрую иронию, или «сократическую иронию», начало которой – наше чувство, что мы чего-то не знаем, выражающееся в наивном вопрошании (Сократ, например, просил политиков определить сущность политики; медиков – определить прежде всего сущность медицины); 2) романтическая злая ирония – разрушительная ирония, в основе которой – чувство нашего бессилия перед лицом судьбы.... смотреть

ИРОНИЯ

форма насмешки. Различают: 1) добрую иронию, или «сократическую иронию», начало которой — наше чувство, что мы чего-то не знаем, выражающееся в наивном вопрошании (Сократ, например, просил политиков определить сущность политики; медиков — определить прежде всего сущность медицины); 2) романтическая злая ирония — разрушительная ирония, в основе которой — чувство нашего бессилия перед лицом судьбы.... смотреть

ИРОНИЯ

Заимств. в первой половине XVIII в. из лат. яз., где ironia &LT; греч. eirōneia «ирония» &LT; «вопрос, ставящий в тупик» &LT; «вопрос».Синонимы: издев... смотреть

ИРОНИЯ

иро́ния, иро́нии, иро́нии, иро́ний, иро́нии, иро́ниям, иро́нию, иро́нии, иро́нией, иро́ниею, иро́ниями, иро́нии, иро́ниях (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») . Синонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая, скрытая насмешка, троп, хариентизм, юмор... смотреть

ИРОНИЯ

корень - ИРОНИ; окончание - Я; Основа слова: ИРОНИВычисленный способ образования слова: Бессуфиксальный или другой∩ - ИРОНИ; ⏰ - Я; Слово Ирония содерж... смотреть

ИРОНИЯ

(1 ж), Р., Д., Пр. иро/нииСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая... смотреть

ИРОНИЯ

жironia f- по иронии судьбыСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонка... смотреть

ИРОНИЯ

ирония сущ.жен.неод. (1) ед.вин. три первые стиха, по-моему, более походят на злобные укоризны, на иронию, чем на проповедьПр3.

ИРОНИЯ

ирония [гр. eironeia] - 1) тонкая, скрытая насмешка; 2) стилистический прием контраста видимого и скрытого смысла высказывания, создающий эффект насмешки; чаще всего - заведомое несоответствие положительного значения и отрицательного подтекста, напр.: "блажен в златом кругу вельмож ii пиит, внимаемый царями" (пушкин). <br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

• безжалостная ирония• беспощадная иронияСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказ... смотреть

ИРОНИЯ

ж.ironía fзлая ирония — ironía mordazирония судьбы — la ironía de la suerte (del destino)

ИРОНИЯ

讽刺 fěngcì, 讥讽 jīfěng- ирония судьбыСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, сте... смотреть

ИРОНИЯ

Rzeczownik ирония f ironia f przekąs m

ИРОНИЯ

Если во сне вы неприятно тронуты чьей-то неуместной иронией – это свидетельствует о слабости вашего характера и неспособности дать отпор своим обидчикам. Если во сне вы иронизируете над кем-то – значит, вы слишком переоцениваете свои возможности влиять на людей своим словом и убеждением.... смотреть

ИРОНИЯ

ирония ж Ironie f, pl -ni|en едкая ирония beißende IronieСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, са... смотреть

ИРОНИЯ

иро́ния, -иСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая, скрытая насмеш... смотреть

ИРОНИЯ

сущ. жен. родатонкая насмешка, выраженная в скрытой формеіронія¤ злая ирония -- зла іронія ¤ ирония судьбы -- іронія долі

ИРОНИЯ

ир'ония, -иСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая, скрытая насме... смотреть

ИРОНИЯ

Ударение в слове: ир`онияУдарение падает на букву: оБезударные гласные в слове: ир`ония

ИРОНИЯ

ж. ironia ирония судьбы — ironia della sorte Итальяно-русский словарь.2003. Синонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая, скрытая насмешка, троп, хариентизм, юмор... смотреть

ИРОНИЯ

ironiСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая, скрытая насмешка, т... смотреть

ИРОНИЯ

ж. ironie f злая ирония — ironie cruelle ирония судьбы — ironie du sort

ИРОНИЯ

ирония судьбыСинонимы: издевка, ироничность, колючесть, насмешка, насмешливость, осмеяние, притворство, самоирония, сарказм, стеб, тонкая, скрытая насм... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ ж. греч. речь, которой смысл или значение противоположно буквальному смыслу слов; насмешливая похвала, одобрение, выражающее порицание; глум. Иронически, глумный, насмешливый; похвала, которая хуже брани. <br><br><br>... смотреть

ИРОНИЯ

ирония иро́нияЗаимств. через польск. ironia или скорее франц. ironie, нем. Ironie из лат. irōniа от греч. εἰρωνεία, собств. "вопрос", потом: "вопрос, с... смотреть

ИРОНИЯ

Иро́ния. Заимств. в первой половине XVIII в. из лат. яз., где ironia < греч. eirōneia «ирония» < «вопрос, ставящий в тупик» < «вопрос».

ИРОНИЯ

ирония, ир′ония, -и, ж. Тонкая, скрытая насмешка. И. судьбы. (перен.: странная случайность).• По злой иронии как будто в насмешку.прил. иронический, -а... смотреть

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ, -и, ж. Тонкая, скрытая насмешка. Ирония судьбы, (перен.: странная случайность). По злой иронии — как будто в насмешку. || прилагательное иронический, -ая, -ое.... смотреть

ИРОНИЯ

Заимств. через польск. ironia или скорее франц. ironie, нем. Ironie из лат. ironiа от греч. , собств. "вопрос", потом: "вопрос, ставящий в тупик, тонкая насмешка".... смотреть

ИРОНИЯ

ирония сарказм, колючесть, притворство, насмешка, издевка, осмеяние, ироничность, самоирония, насмешливость, стеб

ИРОНИЯ

ж кекесін, келеке, мысқыл, сайқы-мазақ;- сказать что-нибудь с иронией бірдемені мазақ ете айту;-ирония судьбы тағдыр тәлкегі

ИРОНИЯ

иро'ния, иро'нии, иро'нии, иро'ний, иро'нии, иро'ниям, иро'нию, иро'нии, иро'нией, иро'ниею, иро'ниями, иро'нии, иро'ниях

ИРОНИЯ

فقط مفرد : استهزا ، تمسخر ، طعنه ، ريشخند

ИРОНИЯ

(греч. eironeia притворство) отрицание или осмеяние, притворно облекаемое в форму согласия и одобрения. Антоним: Юмор.

ИРОНИЯ

ж. ирония, шылдың келеке (тымызын шылдың кылуу); ирония судьбы тагдырдын тамашасы (адам таң каларлык кокустук).

ИРОНИЯ

Ирония- ironia, dissimulatio, dissimulantia; dicacitas; иронический - ironicus, dicaculus;

ИРОНИЯ

сущ.жен.тӑрӑхлав, йӗплев; тӑрӑхланй, йӗпленй; в его голосе слышится ирония унӑн сассинче тӑрӑхланй сисӗнет

ИРОНИЯ

Иро́нияdhihaka (-), kejeli (-), ubishi ед.

ИРОНИЯ

kesatik, shama

ИРОНИЯ

Начальная форма - Ирония, единственное число, женский род, именительный падеж, неодушевленное

ИРОНИЯ

{iron'i:}1. ironi

ИРОНИЯ

Ж мн. нет istehza, rişxənd; злая ирония acı istehza; ирония судьбы qəribə təsadüf.

ИРОНИЯ

іронія, насміх (-ху). [Говорили компліменти з легким насміхом (Н.-Лев.)].

ИРОНИЯ

расхождение намерения, замысла и его результата, объективного смысла.

ИРОНИЯ

Ория Рон Нория Нии Ирон Ион Иня Иния Яро Ирония Рия Риони Орн Рин Рио

ИРОНИЯ

ирония = ж. irony; ирония судьбы the irony of fate.

ИРОНИЯ

fironia, iva

ИРОНИЯ

иронияж ἡ εἰρωνία: ~ судьбы ἡ εἰρωνία τής τύχης.

ИРОНИЯ

іронія, жен.ирония судьбы — іронія лесу

ИРОНИЯ

Насмешка судьбы из комедии Эльдара Рязанова

ИРОНИЯ

Mısqıl, kinaye, şaqa (шутка)

ИРОНИЯ

ж киная, ирония △ и. судьбы язмыш шаяртуы

ИРОНИЯ

Іронія, ирония судьбы — іронія лесу

ИРОНИЯ

ирония см. насмешка

ИРОНИЯ

ирония ир`ония, -и

ИРОНИЯ

мыскъыл, кинае, шакъа (шутка)

ИРОНИЯ

Егөөдөл, егөө

ИРОНИЯ

иронияСм. насмешка...

ИРОНИЯ

ирония ж η ειρωνεία

ИРОНИЯ

{N} ծաղր հեգնանք

ИРОНИЯ

Скрытая насмешка

ИРОНИЯ

кекесін, әжуә

ИРОНИЯ

ж. Ironie f.

ИРОНИЯ

Насмешка

ИРОНИЯ

• ironie

T: 122